Итак, Октавиан, одетый в странную одежду древнего римского жреца, замахивается своей хилой рукой и бросает архаическое копье в нарисованную на земле перед храмом фигуру; и, хотя не может похвастаться развитой мускулатурой, попадает точно в цель.
С этого момента римлянам повсюду начинают мерещиться предзнаменования победы. Самые разнообразные и нелепые: в одном месте, например, в храме видели обезьян, в другом — сов. Статуи божеств покрывались потом и кровью; рассказывали, что молния сожгла храм Геркулеса в Патрах, а в Афинах ураган вырвал изображение Диониса из фриза «Битва с гигантами»; даже вулкан Этна приветствовал объявление войны извержением; в эти странные времена поговаривали и о том, что двухголовый змей, на протяжении нескольких месяцев опустошавший поля Этрурии, чудесным образом погиб от удара молнии.
Все эти россказни распространялись с тем большей готовностью, что нужно было любой ценой заглушить новый страшный слух, пришедший с другого конца Средиземноморья: как и в канун убийства Цезаря, из уст в уста передавалась весть о приближении конца мира.
От Клеопатры ли исходил этот слух, или старые маги Востока сами решили поддержать ее в войне против людей Запада? Нет ничего более запутанного, чем оракулы; даже когда до нас доходят фрагменты подобных записей, мы не можем определить, когда они были составлены, — известно лишь, что оракулы внезапно набирают силу в момент, когда люди готовятся к катастрофе, к битве, которая, как все предчувствуют, изменит лицо мира; и в такой момент Восток наверняка пытался противопоставить магическому дротику Октавиана свое самое старое колдовское оружие — предсказания.
Большинство тогдашних пророчеств было так или иначе связано с очень древним предсказанием, согласно которому могучее войско внезапно хлынет из глубин Азии, чтобы открыть «эру восходящего Солнца»; некий Спаситель уничтожит Рим, нанеся ему страшной силы удар, после чего честь народов Востока будет, наконец, восстановлена, а униженному Риму придется платить им дань, троекратно превосходящую ту, что прежде взимал он сам.
Из всех подобных пророчеств наиболее любопытным, вне всякого сомнения, было то, в котором говорилось: некая женщина, обладающая огромной властью и именуемая Госпожой или Вдовой, уничтожит Рим, этот новый Вавилон. Его жители погибнут под звездным дождем, сама же женщина настолько могущественна, что вернет людей к золотому веку; она разделит свою власть с бессмертным царем, человеком-солнцем, тоже Спасителем, который восстановит мир во всех обитаемых землях.
На Востоке обычно считали, что Вдова — это Клеопатра, потому что, согласно другому пророчеству, Козерога (Октавиана) должен был уничтожить Телец (Антоний); да и название этого пророчества — «Битва звезд» — говорило само за себя.
Однако имелись и иные, куда более мрачные пророчества, тоже пришедшие из глубин Востока: те, кто верил в них, утверждали, что в момент, когда весь огромный мир окажется в руках Вдовы, небо обрушится на землю в виде огненного дождя, который будет изливаться непрерывно в течение многих дней. Земля и даже море погибнут в гигантском пожаре, и больше никогда не будет ни ночи, ни дня, ни восходов, ни закатов, ни весны, ни лета, ни осени, ни зимы — ничего, кроме Единственного и Чистого, кроме Страшного суда этого неизвестного и могущественного бога, безмятежного владыки, царствующего среди небытия.
Наконец, повсюду — и в Греции, и на Востоке, и в Риме — находились лукавые или мудрые люди, которые не верили ни во что, кроме игры случая; они, к примеру, дрессировали пару ворон и одну учили говорить: «Виват Антонию, победоносному императору!», а другую — произносить то же приветствие, но в адрес Октавиана; и готовились свернуть шею одной или другой птице, в зависимости от исхода борьбы.
БЕГСТВО
(весна — осень 31 г. до н. э.)
Царица думает только о предстоящей битве, ее ничто не пугает — ни четыреста кораблей, собранных Октавианом, ни семьдесят тысяч пехотинцев и двенадцать тысяч всадников, которых весной он выставил против армии Антония. Она до конца останется непоколебимо уверенной в себе; и всякий раз, когда ее сторонники будут терять мужество, будет неустанно им повторять, что у них столько же всадников, сколько у противника, а легионеров даже на пять тысяч больше, и что их флот насчитывает пять сотен кораблей.