Следует ли искать объяснение происшедшему в той стене молчания, которой Антоний, еще на борту корабля, сумел отгородиться от царицы? Палуба судна, качающегося на волнах, действительно является не совсем подходящей сценой для трагической актрисы: в этом тесном пространстве трудно двигаться, варьировать эффектные приемы — крики, жалобы, гнев, слезы, — которыми так виртуозно владеет Клеопатра. Однако она никогда не допускала, чтобы кто-то навязывал ей правила игры, — и менее всего готова была позволить подобное Антонию. Поэтому можно предположить, что, столкнувшись во время плавания с его упорным молчанием, она мудро решила на этот раз оставить его в покое и уехала в Александрию одна, уверенная, что рано или поздно Антоний непременно вернется к ней.
Подобная тактика имела и еще одно преимущество: пока они будут в разлуке, она может попытаться вступить в переговоры с Октавианом; она всегда умела играть на нескольких досках одновременно — почему же ей не попробовать, как в период борьбы триумвиров с Брутом и Кассием, потянуть время, маневрируя между побеждающим и проигрывающим? Это даст Антонию передышку, он соберет своих людей. А потом наступит момент, когда он захочет возобновить борьбу; и в тот день, хотя бы потому, что столкнется с необходимостью платить жалованье своим солдатам, он обязательно вспомнит о ней.
Значит, нынешняя разлука — всего лишь несчастливый период, который вскоре закончится, нужный для того, чтобы Антоний, побыв в одиночестве, снова почувствовал вкус к жизни. А жить, она это знает, он может только рядом с ней.
Если же вдруг ее супруг и возлюбленный поддастся противоположному желанию, уступит зову смерти, тогда тем более он не сможет обойтись без нее.
ОБЩЕСТВО СТРЕМЯЩИХСЯ К СМЕРТИ
(сентябрь 31—1 августа 30 г. до н. э.)
Она, как всегда, не пожелала уронить своего достоинства. И прибегла к испытанному средству: к театральному зрелищу. Прежде чем войти в александрийский порт, повелела украсить свой флот, как украшают победившую армаду. Вдоль бортов, снастей, мачт ее матросы натянули длинные гирлянды цветов. Она набрала певцов, флейтистов; и когда корабли огибали Фарос, до берега долетали звуки триумфальных песнопений.
Тем не менее вернувшись во дворец, царица сразу поняла, что горожане недовольны; некоторые из них, люди далеко не глупые, кричали, что при Актии она, как какая-нибудь мелкая рыбешка, попалась в расставленные сети, что Октавиан уже марширует по землям Востока и очень скоро Александрия подвергнется осаде. Царица быстро узнала имена подстрекателей, они были арестованы и казнены, а их имущество конфисковано. Затем она решила собрать дополнительные налоги.
Через несколько недель все поняли, для чего это было нужно: на верфях срочно изготавливали специальные клети для транспортировки судов. Флот уже стоял на якоре у перешейка, отделяющего Средиземное море от Красного. Туда привезли и эти машины. На них погрузили первые корабли и волоком потащили к противоположному концу перешейка: царица собралась бежать в Индию.
Бежать по морю, вместе со своей армией, своими детьми, своими министрами и, главное, своими сокровищами: она уже знала, что время для этого у нее есть, ибо в Риме, в отсутствие Октавиана, вновь начались волнения. Плебс, как всегда голодный, требовал хлеба, а легионеры — свое жалованье за актийскую кампанию. Агриппе и Меценату нечем было с ними расплатиться, они торопили Октавиана с возвращением, так как считали, что только его присутствие может успокоить солдат.
Однако Октавиан не слишком к ним прислушивался: уж очень соблазнительным казался ему последний золотой куш, остававшийся на Востоке после того, как римляне полтора века назад подчинили себе эти земли, — сокровища Египта; тем более что после «Дарений» Антония царица весьма значительно пополнила свою казну. Посетив Афины, где ему оказали такие же почести, каких недавно удостоился Антоний, Октавиан (опять-таки как до него Антоний) принял посвящение в элевсинские мистерии и затем двинулся в Азию. Его повсюду встречали радостными приветствиями; те самые цари, которые на Самосе, год назад, простирались ниц перед Антонием и Клеопатрой, теперь гнули спины перед ним. Даже Сирия не была уже надежным оплотом Антония; что же касается Ирода, то он, по слухам, вступил в переговоры с Октавианом.
То, что тогда происходило, было не новой войной, а последним туром запутанной и грязной игры между Римом и Египтом — игры, которая началась сто пятьдесят лет назад и в ходе которой Пузырь, Шкваржа, Сын потаскухи, Стручечник и Флейтист пытались, каждый по-своему, противостоять алчности Рима.