Писцы растерялись. Они пытались, по крайней мере, как-то различать представительниц первого поколения, входивших в правящее трио, которое являло собой одну семью и было связано отношениями тройного инцеста. Однако даже в священном языке не нашлось ни слов, ни иероглифических знаков, которые позволили бы разобраться в этой путанице, ясно описать ситуацию, когда сестра царя одновременно является его первой женой, а его племянница, дочь этой самой женщины, становится его фавориткой и матерью его детей. В конце концов, совершенно отчаявшись, писцы прозвали первую из женщин «Клеопатрой-Се-строй», а вторую — «Клеопатрой-Супругой».
Тирану не понадобилось прилагать никаких усилий, чтобы восстановить дочь против матери: их отношения ухудшались сами собой, по мере того, как юная наложница государя рожала ему все новых и новых девочек, которые все без различия получали имя Клеопатра. Уже так много расплодилось этих маленьких змей, готовых кусать и убивать друг друга.
Однако царица-мать не сложила оружия и продолжала мечтать о всей полноте власти. Клеопатра против Клеопатры: обе женщины обладали равными силами, и дочь прекрасно знала, что ее мать и соперница преследует лишь одну цель — свергнуть ее, младшую царицу, с престола и править вместе со своим сыном-марионеткой, которого она родила после ночей, проведенных с их общим мужем. Царица-мать сумела-таки осуществить свои планы: в результате ее искусных интриг жители Александрии штурмом взяли дворец проклятой пары под крики «Смерть Пузырю!» — такое прозвище дал народ тирану взамен прежнего громкого титула «Благодетель» (Эвергет), потерявшего всякий смысл с того дня, когда царь начал преследовать и подвергать пыткам поэтов, ученых и иудеев (одного литератора, например, живьем замуровали в свинцовом гробу за то, что он сочинял песенки об инцестуальных подвигах своего господина).
В то время когда полыхал его дворец, царь бежал на Кипр, прихватив с собой свою Лолиту и целый выводок сыновей и маленьких Клеопатр. Царица-мать, хотя и была превосходным стратегом, допустила одну ошибку: она плохо смотрела за собственным сыном — марионеткой, которая, по ее планам, должна была вскоре разделить с ней престол; она ни на миг не могла вообразить, что ее бывший муж, некогда убивший ребенка своего брата, способен поднять руку и на порождение собственной плоти.
Однако для Лагидов не существует никаких препятствий. Тучный макиавеллианец похитил ребенка и немедленно приказал его обезглавить. Но даже это не утолило его жажду мести. Он взял голову своего сына, уложил ее в подходящий по размеру ларец (самый роскошный из тех, что удалось отыскать) и отправил матери в подарок ко дню рождения — другие историки рассказывают, что он с удовольствием лично расчленил труп, как расчленяют туши забитого скота, и послал царице-матери большой ящик, набитый останками сына.
Как легко вообразить, дальше последовала гражданская война. Предательства, интриги, злодеяния умножались с каждым днем. «Эти враги столь же непримиримы, как масло и вода», — философски комментировали происходящее александрийцы. В конце концов царице-матери пришлось бежать, но ей хватило хладнокровия, чтобы вывезти всю царскую казну, и благодаря этому она вскоре начала переговоры о своем возвращении. Несомненно, устав от авантюр, все трое договорились о том, что будут снова делить власть, лицемерно поддерживая видимость согласия.
Последней радостью для несгибаемой царицы-матери стало то, что ее брат, супруг и смертельный враг отошел в мир иной на несколько месяцев раньше, чем она сама; она была вправе гордиться тем, что правила дольше, чем он, ибо делила трон еще со своим первым мужем: из семидесяти лет ее жизни пятьдесят семь она находилась у кормила власти и все это время почти непрерывно плела интриги. С другой стороны, жизнь щедро одарила и покойного тирана: из своих заговоров и убийств он извлек все жестокие и утонченные удовольствия, каких жаждала его натура, — если не считать того, что ему не удалось уничтожить свою первую жену. Прежде чем испустить дух, старая мегера еще успела порадоваться завещанию Пузыря: обожавший, как все Лагиды, дарить отравленные подарки, он предоставил Клеопатре-Су-пруге самой решать, кто из ее детей мужского пола станет новым царем. Эта молодая карга всегда отдавала предпочтение своему младшему сыну — ну а царица-мать, само собой разумеется, поддержала старшего, тоже претендовавшего на престол; братья, которых две гарпии стравливали с самого раннего детства, уже ненавидели друг друга так, как умели ненавидеть только в их семействе, — превращая свою ненависть в точную науку.