Действительно, неблагодарный сын очень скоро ликвидировал свою мать. Римские банкиры стали еще более настойчивыми. И тогда этот юнец царственным жестом (беспримерную легкомысленность которого можно сравнить только с тем удовольствием, с каким он был сделан) завещал подвластное ему государство римскому народу.
Именно так — ни больше ни меньше. Он считал себя достойным продолжателем своего славного рода. В конце концов он сделал то, что хотел, но расхождение во взглядах между ним и Римом достигло апогея: в то время как в глазах римлян он был просто крупным землевладельцем, доведенным до разорения тяжбой о наследовании, сам он полагал, что может продолжать вести себя как великий государь и удивлялся мелочности римлян, этих разбогатевших мужланов, которые вообразили себя банкирами и теперь колотят в двери его дворца. Ему казалось, что если он снизошел до того, чтобы удовлетворить их справедливые требования, то это было проявлением величия его души, широким жестом щедрого владыки.
Очевидно, он отдавал себе отчет в том, что, когда умрет, семья его будет разорена. Но, как говорят, «после нас хоть потоп»… «Каждый сам за себя» — так было у Лагидов, с самого начала; в качестве закона они признавали лишь собственное удовольствие. Семья найдет способ свести концы с концами — это не так уж трудно при наличии нильских разливов, которые неизменно оплодотворяют почву, крестьян, всегда покорно гнущих спину над своими полями, и писцов с их испещренными цифрами свитками папируса.
Короче, Египет превратится в окраину мира — после того, как был его центром. Все остальное — династия, будущее, завоевание Вселенной — относится к сфере метафизики и не поддается учету; и еще: станет меньше роскоши, которая столь необходима, золота, драгоценных камней, жемчугов, благовоний, носилок, женщин, изысканных кушаний. А потерять все это действительно равносильно чудовищной катастрофе.
Так что могучий утробой Сын потаскухи, alias[17] Александр, весело запечатал свое губительное завещание, отослал его копию римлянам и с обновленным пылом принялся сеять вокруг себя семена будущих несчастий. Чтобы пополнить свою казну, опустошенную полчищами полицейских, агентов фиска и прочих сборщиков налогов, которые, пользуясь ошибками Лагидов, набивали свои карманы за их счет, он приказал расплавить золотой гроб, в коем покоилось набальзамированное тело его знаменитого тезки; потом, не удовлетворившись все возрастающим обеднением своих родственников и желая еще более подогреть снедавшую их ненависть, он женился на своей племяннице, родной дочери Стручечника. Предполагая — и не без оснований, — что его брату, только что ставшему его тестем, не понравится происшедшее и что он постарается приготовить изысканную месть в духе тех блюд, которые так хорошо удавались Пузырю, он бросил свой дорогостоящий флот на штурм Кипра, однако, подойдя к острову, во время бури потерял все корабли и сам погиб в волнах.
В результате этого блистательного кораблекрушения терпеливый Стручечник, после двадцати лет изгнания, вновь вернул себе свое царство. Но победитель торжествовал недолго: не успел он взойти на трон, как римляне предъявили ему завещание покойного Сына потаскухи. Новый правитель разразился возмущенными криками, заявил, что ему показывают фальшивку, что римлянам не удастся прибрать к рукам Египет тем же способом, каким семьдесят лет назад они завладели Пергамом, — на основании одного лишь зловредного завещания, составленного кретином.
Тогда Римская Волчица еще раз обнюхала свою жертву (Египет), нашла ее более отощавшей, чем когда-либо прежде, и — уже во второй раз — решила, что, прежде чем пожирать добычу, стоит подождать, пока она нарастит жирок; откормить же ее лучше всего сумеет новый тиран: Стручечник, хотя и лишен качеств хорошего политика, по крайней мере отладит (с помощью своих многочисленных сборщиков налогов, сведущих в том, как обеспечивать приток золота в александрийские дворцы) все механизмы этой деликатной машины, которая в твердо установленные сроки трансформирует нильскую грязь в звонкую монету.