Вскоре после встречи с Клеопатрой в октябре сорок восьмого года Цезарь перебрался с виллы в царском саду во дворец. На протяжении многих поколений Птолемеи возводили этот величественный комплекс, поражавший современников удивительными формами и богатством отделки. В переводе с древнеегипетского фараон означает «великий дом», и они старались соответствовать этому имени. Только комнат для гостей было больше сотни. Из покоев Цезаря открывался вид на пышные виллы, фонтаны и статуи; крытая галерея соединяла дворец с построенным на склоне холма театром. Ни у кого не было столько персидских ковров, слоновой кости и золота, черепаховых панцирей и леопардовых шкур. Пол, потолки и стены дворца — любую поверхность, которую можно было украсить — покрывали росписи и драгоценные мозаики. Потолок выложили агатами и лазурью, кедровые двери инкрустировали перламутром, ворота оковали серебром. Коринфские капители отливали золотом и слоновой костью. Ни один тогдашний правитель не мог состязаться с Клеопатрой в ослепительной роскоши своего дворца.
Цезарь и Клеопатра пережили осаду в комфортных, насколько это было возможно, условиях. Впрочем, ни дорогие ткани, ни золотая посуда не могли изменить положения дел: никто, кроме царицы, не желал, чтобы римлянин вмешивался в египетские дела. Толпа бесновалась на улицах, из-за стен слышались насмешки и угрозы, в окна летели камни. Особенно яростные стычки происходили в гавани, которую александрийцы пытались отрезать от города. Восставшим удалось сжечь несколько римских кораблей. Тут очень кстати возвратились суда, одолженные Помпеем. За пятьдесят квадрирем и квинкверем, больших боевых кораблей с четырьмя или, соответственно, пятью скамьями для гребцов, разразилась отчаянная борьба. Цезарь, со дня на день ждавший подкрепления, не мог допустить, чтобы флот достался врагу. Но удержать суда было не в его силах. Римляне уступали неприятелю в численности и находились в весьма невыгодном положении; отчаявшись, они сами подожгли корабли. Трудно представить, что почувствовала Клеопатра, увидев зарево над гаванями. Над садами клубился черный дым, во дворце пахло гарью; ночью из-за пожара сделалось светло, как днем. Пламя охватило доки и стало подбираться к библиотеке в самый разгар кровопролитного боя: «И все, кто был в городе, те, кто не был поглощен битвой или занят строительством укреплений, застыли, глядя на зарево, и одни слали проклятия небесам, другие благодарили богов за приближение победы». Воспользовавшись суматохой, люди Цезаря захватили Фаросский маяк. За это полководец позволил им пограбить расположенные на скалистом острове гарнизоны.
Вскоре после появления Клеопатры Цезарь дописал последние страницы своего многолетнего труда под названием «Гражданская война». Сочинение оказалось на удивление актуальным. Теперь трудно сказать, литературная или политическая целесообразность вынудила автора поставить точку сразу после бегства Арсинои и убийства Потина. Нелегко было рассуждать о Западной республике в восточном дворце. Вот он и предпочел оборвать повествование в момент своего триумфа. Кроме того, у Цезаря просто не оставалось сил на литературные упражнения. В свое время ничто не помешало ему предаваться сочинительству на обратном пути из Галлии и по дороге в Испанию. Между тем убийство евнуха Потина всколыхнуло восставших. На улицы вышли даже женщины и дети. Обходясь без таранов и катапульт, они обстреливали дворец из пращей, швыряли в стены камни и самодельные снаряды. Битва продолжалась днем и ночью, а к мятежникам уже спешило подкрепление с надежными метательными машинами. Улицы перегородили баррикады, и город превратился в военный лагерь.
Глядя на Александрию с дворцовой стены, Цезарь понял, отчего ее жителей так сложно покорить: всему виной была их удивительная смекалка. Его солдаты с изумлением — и с известным раздражением: римляне привыкли считать себя самым изобретательным народом — глазели на десятиэтажные осадные башни египтян. По ровным мощеным улицам города катились деревянные мамонты. Чужаков глубоко поразили две вещи. Легкость, с которой александрийцы перенимали чужой опыт. И быстрота, с которой они это делали. Цезарю было практически нечего им противопоставить. Как нехотя признавал один из его генералов: «Они подражали нам с таким мастерством, что могло показаться, будто это мы им подражаем». С обеих сторон на кону была национальная гордость. Цезарь нанес народу мореплавателей страшный удар, разгромив их в морском сражении. Александрийцам понадобился новый флот. В царских доках стояло несколько старых, давно ни на что не годных судов. Оказалось, что если разобрать колоннады и крыши гимнасиев, из досок выйдут отличные весла. В считанные дни в гаванях выросли двадцать две квадриремы и пять квинкверем с немногочисленными, но дисциплинированными и готовыми сражаться командами. Египтяне сумели в рекордный срок обзавестись флотом, который оказался в два раза сильнее римского.[16]
16
Со временем подобное рвение было утрачено. Как напишет Дион несколько веков спустя, «александрийцы отважны на словах, но для настоящей войны со всеми ее ужасами непригодны».