Дело пошло на лад. Был получен ответ. Не проявив особого интереса к Марками® — то ли потому, что та была супругой Ирода, то ли потому, что он боялся гнева Клеопатры, ревновавшей ко всякой претендентке на престол, — Антоний заявил, что в надлежащее время он охотно познакомится с молодым человеком, о котором ему сообщили столько хорошего. Возможно, Клеопатра была в курсе обмена посланиями: близость супруга с мальчиками не препятствовала в ту пору семейному счастью, будь эти мальчики рабами или профессиональными любовниками.
Теперь слово было за Иродом. Встретившись впервые с Антонием в шестнадцать лет, то есть в возрасте Аристобула, Ирод, надо сказать, не питал никаких иллюзий по поводу доброты автократора. Он тотчас разгадал план Александры, но более всего его испугало, как бы Антоний, спутавшись с Аристобулом, не передал ему в благодарность иудейский престол. И он ответил своему высокому другу: Аристобул настолько популярен в Иудее, что его отъезд из страны может вызвать народные волнения. Все же Ироду пришлось уступить настояниям Александры а возвести в достоинство первосвященника юношу, от которого, по его словам, столь зависел мир в Иудее.
Казалось, у Александры не было больше оснований для беспокойства, однако она слишком хорошо знала характер своего зятя. Поняв по каким-то признакам, что ее жизнь в опасности, она вновь обратилась к Клеопатре. Царица предложила ей и ее сыну в качестве убежища Египет. В лице Аристобула она не видела соперника. Что, в самом деле, грозило царице, если Антоний вдруг увлечется Аристобулом? Он только глубже вникнет в дела Иудеи, а влияние Клеопатры еще более возрастет.
Александра допыталась меж тем отделаться от соглядатаев, которыми окружил ее Ирод. Она задумала спрятаться в пустой гроб и велела сделать то же самое Аристобулу. Очевидно, эти приготовления к путешествию привлекли чье-то внимание, во всяком случае, тайна открылась, и один из приближенных Александры помчался к Ироду с донесением. В свое время этот человек был замешан в дело отравления его отца и теперь рассчитывал, выслужившись, подучить прощение. В этом нелепом положении Ирод захватил обоих врасплох и позволил себе роскошь простить и тещу и шурина.
Итак, Ирод вновь обошел Клеопатру, которой не Оставалось ничего иного, как беситься с досады, тем более что она была уверена: на полпути Ирод не оставшихся. Время шло. Готовясь к новой войне с парфянами, Антоний вступил меж тем в Сирию. В Иерусалиме приблизился праздник Кущей, посвященный странствованию евреев по пустыне после исхода из Египта. Аристобул явился на нем впервые в качестве первосвященника. Народ приветствовал юношу, видя в нем асмонеянина, потомка законных царей Маккавеев, завоевавших некогда независимость Иудеи. Восторги толпы были косвенным осуждением Ирода, узурпатора, царя, навязанного иудеям римлянами.
Праздник завершился пиршеством во Дворце Александры в Иерихоне. Дружески беседуя с женой, тещей и шурином-первосвященником, Ирод, казалось, примирился с новым разделом власти в семье. После пиршества он отправился вместе с Аристобулом в сад. Они подошли к пруду, где купались придворные. Ирод предложил Аристобулу последовать их примеру, но молодой человек сказал, что достоинство первосвященника не дозволяет ему обнажаться в публичном месте. Он подождал, пока стемнеет, и вошел в воду. Придворные окружили его, смеясь и заставляя нырять. Внезапно заметили, что юноша не появляется более на поверхности.
«Случайная» смерть Аристобула повергла Ирода в глубочайшую скорбь, и он устроил ему великолепные похороны. Александре не оставалось ничего иного, как слать нового гонца к Клеопатре. Та потребовала от Антония призвать к себе Ирода и лично произвести расследование. Антоний повиновался и призвал Ирода в Апамею.
Вскоре Клеопатре стало известно, что Ирод вернулся в Иерусалим, очищенный от всех подозрений, мало того, теперь он распускает слухи, будто Антоний просил Клеопатру ни в коем случае не вмешиваться более в дела Иудеи. Одновременно Клеопатра получила призыв о помощи от Мариамны, которой пришлось спасаться бегством из Иерусалима. Ирод, как выяснялось, велел своему дяде Иосифу умертвить Мариамну в случае, если он не вернется со встречи в Апамее, но Иосиф сообщил об этом приказе Мариамне.
И тут до Клеопатры дошли новые вести. Ирод велел заковать Александру в цепи, а Иосифа умертвить. Антоний отправился меж тем воевать на Восток. Впавшую было в немилость Мариамну Ирод вновь простил, и она вернулась в Иерусалим.
Итак, против Ирода Клеопатра оказалась бессильна. Тот выворачивался из любого положения и в душе, казалось, издевался над ней. Умей, однако, Клеопатра читать будущее, она знала бы, что после ее смерти эти победы дорого обойдутся Ироду: на основании ложных подозрений иудейский царь умертвит Мариамну, но не сможет вырвать из сердца любви к этой женщине, и ее призрак, являясь убийце, доведет его до безумия. Но это уже другая история. Для нас важно, что дружба между Антонием и Иродом дала новые аргументы противникам брачного союза Антония с Клеопатрой. Перипетии этой истории вновь напоминают нам о политической уязвимости Клеопатры, заговор Мариамны и Александры раскрывает механизм супружеских отношений, демонстрирует, вели можно так выразиться, независимость Антония. Уж если он не посчитался с желаниями Клеопатры в таком сравнительно малом вопросе, как ссора в царской семье в Иудее, вряд ли бы он позволил помыкать собой, когда дело коснулось будущности его империи и его отношений с Римом.
Таковы обстоятельства. Отношения между автократором и египетской царицей в момент второй парфянской кампании трудно охарактеризовать как любовь-страсть. Подстраиваясь к своему стареющему мужу, Клеопатра потакает всем его прихотям, всем, разумеется, кроме тех, которые сулят ей беды. Тем не менее они по-своему, очевидно, любят друг друга, их ссоры, пусть жестокие, служат подтверждением этой мысли, напоминая странным образом отношения четы Антоний — Фульвия, когда у женщины, что, впрочем, нетипично для той эпохи, появились общественные права и она не желает, чтобы дела решались помимо ее воли. Возможно, Антоний ощущал потребность в такой ситуации.
Но это еще не значит, что он не умеет поставить на своем, — примером тому может послужить все та же Фульвия. Самостоятельной тактики он придерживался при встрече с Иродом в Апамее. Самостоятелен он и сейчас, углубляясь с войском в Армению.
Глава IV
Развод с Римом
С той поры как Антоний и Клеопатра поженились, царицу не покидает горькое чувство, что она царствует в одном только Египте. Разумеется, царство изрядно увеличилось, оно приблизилось к границам некогда Великого Египта; разумеется, для дочери незадачливого Птолемея Авлета достижение было значительным, взлет впечатляющим, но ведь все держится, по существу, на ее союзе с Антонием. Октавиан, Октавия и Ирод единодушно считают это слабостью Антония и преимуществом Клеопатры.
Вот уже семь лет, как они живут вместе. Она дала Антонию двух близнецов и маленького Птолемея. Не тара ли подумать о том, чтоб оформить династические интересы? Надежней всего было бы обеспечить будущее, упрочив ее личный союз с Антонием. Когда будет провозглашено, что после ее ухода Цезарион наследует такое-то и такое-то царство, а Клеопатра Селена и Александр Гелиос другое, а маленький Птолемей еще одно, когда об этом будет заявлено громогласно, с соблюдением надлежащих формальностей и церемоний, тогда приутихнут все интриги. Да и к тому же ее союз с Антонием будет рассматриваться как совершившийся факт, а не как преходящее обстоятельство.
Клеопатре были знакомы политические уловки: затаиться и ждать, — это тактика, которую по отношению к ней практиковал все тот же Ирод. Разве не прибегала она к ней, пока не встретила Цезаря, да и позже, когда после мартовских ид наступили тяжелые времена? Ей ведомы были все козни и происки дворцов, где обитали цари, чья судьба зависела от воли могущественного соседа: Так повелось в этом уголке света с незапамятных времен. В прошлом, удаленном от Клеопатры более, чем Клеопатра удалена от нас, Египет был великой державой, ему случалось мериться силами с другими великими державами по ту сторону сирийской пустыни, доводилось побеждать и терпеть поражения, с бегом столетий города и государства росли, рушились, исчезали, на их месте возникали новые. Устоял один лишь Египет. Теперь ему предстояло сыграть свою прежнюю роль и обрести былое могущество, начертать это знаками столь же вечными, сколь вечны знаки, начертанные на гранитных обелисках.