— Хочешь халвы?
— Нет...
Ирас не любила сладости, но царевна довольно часто предлагала ей что-нибудь сладкое, потому что сама сладости любила и забывала о том, что Ирас не любит сладкое...
— Позволь, царевна, сопроводить тебя в Библиотеку...
Маргарита оглядела Ирас, чуть отступив...
— Надо заставить тебя отпустить волосы! На кого ты похожа с этой короткой стрижкой! Не то мальчишка, не то гермафродит! Что обо мне думают!..
— Госпожа, ко мне давно привыкли...
— Не называй меня «госпожой», я ещё не настолько состарилась!.. — На этом хмуроватом лице Ирас быстро сверкнула ироническая усмешка... — Ты что, — продолжала Маргарита, — неужели ещё не дочитала «Федона»?[21] Ты в который раз читаешь?
— Это другой свиток, — отвечала Ирас тихо.
— Там что, другое написано?
— Я и хочу сравнить...
Перед тем как засесть за чтение в Библиотеке, Маргарита велела, чтобы Хармиана повязала ей голову пёстрым платком — концами назад, стянутыми на затылке; так волосы, косы, не мешали читать, не падали на развёрнутый папирус... Геро возвратилась из одного хранилища, бережно неся на руках старинный свиток... Царевна подошла к ней, заглянула через её узкое худое плечо на теснящиеся буквы...
— Да ведь это Протагор! А говорят, будто в Афинах сожгли все его писания. Значит, не все. Значит, ещё существует возможность для моей рабыни напитать душу и разум безнравственностью и безбожием!.. — Маргарита прочла вполголоса: — «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, — и вопрос тёмен, и людская жизнь коротка...»
Ирас молчала. Она знала, что царевна охоча до подобных шуток.
— А как же «Федон»? — спросила Маргарита с некоторым лукавством.
— После... — Геро-Ирас углубилась в чтение...
А Маргарита знала, понимала, что хочет отыскать Ирас в писаниях, сочинениях философов. А что? Конечно же, погружаясь в чтение, Ирас бежит от своего рабства. Ногами не бежит, умом бежит!..
Маргарита являлась в библиотечные залы, чтобы отыскать свои корни, чтобы понять, кто она, кто стоит за ней, там, позади, во времени отдалённом...
Папирусы, пергамены, даже древние клинописные таблички осторожно и опасливо раскрывали свои тайны...
Прежде всего она обратилась к истории жизни и походов великого Александра. Ведь всё начиналось с него, её предок был его ближним, его сподвижником... Она решила не торопиться. Ей очень хотелось начать с поисков упоминаний об отце, о матери. Но нет, она начнёт с самого начала, она будет двигаться медленно, постепенно, проплывать в толще букв, слагающихся в слова, будто рыба среди морских коньков...
В одном дальнем хранилище «дядя Костю» берег «Эфемериды» — своего рода дворцовый журнал, дневниковые записи, которые велись при дворе Александра Македонца. Эти записи царевна сравнивала с его сохранившимися письмами; он писал матери, друзьям, царю персов Дарию... Люди, сопровождавшие Александра в его походах, должны были несомненно многое знать о нём; Клеопатра прочла Каллисфеновы «Деяния Александра» и сочинение Онесикрита, ученика киника Диогена, «Об Александре»... Неарх, друг детства Александра, построивший в Гидаспе флот; наварх, совершивший плаванье в Индию, оставил труд, так и названный: «Плавание вдоль берегов Индии». Она вдруг впервые задумалась о кораблях. Надо держать в своих руках постройку кораблей, надо сказать Веронике... И в первый раз в своей жизни она ощутила странную смутную досаду... Закопошилось как-то в самой глубине души неясное чувство смутное... Она боялась дать себе волю и подумать о том, что она... Она могла бы править лучше, чем Вероника!.. И — тотчас — ладони к щекам запылавшим... Нет, нет, нет!.. Такое думать невозможно!..
Чтение труда Птолемея Лага, первого в династии Птолемеев, зародило в душе царевны законное и закономерное чувство гордости. Предок оказался серьёзным историком. Вместе с Александром прошёл он восточные земли. Если того же Онесикрита занимало всё необычное — слоны, крокодилы, гиппопотамы, то первый Птолемей действительно пытался понять величие своего друга. Тогда Птолемей уже сделался царём Египта и хотел показать себя истинным наследником Александра. В походах Птолемей непрерывно делал записи, затем настольным его чтением стали писания Каллисфена и Клитарха. Однако труд Птолемея не отличался такой занимательностью, как сочинения Каллисфена, Онесикрита и Клитарха. Нельзя сказать, что царевне легко далось это чтение исторического труда её славного предка. Казалось, он искренне преклонялся перед великим Македонцем, видел в нём гениального полководца, принимающего решения с прозорливостью и мужественно их исполняющего. Птолемей, казалось, знал всё: подробности сражений, атак и взятия осаждённых городов, состав и маневры отдельных отрядов огромного войска... Но углубляясь в текст, будто вслушиваясь в далёкий, воскресающий голос, Клеопатра с некоторым удивлением обнаружила, что первый Птолемей, преклоняясь перед Александром-полководцем, отнюдь не считал его выдающимся политиком. И самое важное и удивительное: знатный македонянин, уже сделавшийся правителем египетских земель, не испытывал никаких симпатий к действиям Александра, направленным на сближение с Востоком!.. Это показалось ей странным противоречием... Надо было понять... Что же случилось?.. В сущности, это воинское движение вперёд, осваивающее Ойкумену, начал даже и не Александр, а ещё его отец Филипп... Афинский оратор Демосфен в своих обличительных речах против Филиппа рисовал картину противостояния идеального Афинского государства тирану и грабителю Филиппу. Она и прежде читала Демосфена. Она знала, что идеального государства не было, не могло быть! Но трагическая судьба Демосфена, принявшего яд, чтобы не попасть в руки врагов, волновала её воображение...