...Утром Вероника в своих носилках с жёлтыми завесами отправилась в город. Рослые чернокожие рабы-африканцы держали царицыны носилки крепко. Небольшой отряд стражников сопровождал царицу. С утра сделалось ветрено, жёлтые завесы колыхались, все чувствовали тревогу. Было довольно поводов для тревоги, но все — и вот это и могло показаться странным! — чувствовали некий род беспричинной тревоги. В большом порту люди собирались кучками, толпились, будто выжидали. Царица вышла из носилок и стояла, глядя на море. Эта девушка, молодая женщина, замершая не на долгое время, повернувшаяся лицом к морю, вызывала у всех, кто увидел её, ещё большее чувство тревоги...
Во дворце Вероника позвала к себе Маргариту. Деметрий полулежал на кровати и кусал яблоко. Потом он держал яблоко на ладони, подбрасывая, потом крепко обхватил яблоко сильными пальцами ваятеля, окликнул Веронику, а когда она обернулась, показал ей яблоко, и будто примеривался, будто намеревался бросить яблоко ей...
— Не надо, — сказала Вероника. И снова отвернулась.
Тогда Деметрий окликнул Маргариту: «Эй, Мар!..» И бросил яблоко ей. Она успела вытянуть руки, расставить и соединить горсти, и поймала надкусанное яблоко. В глазах её, ярко и живо изумрудных, блеснул — плеснул огонёк дерзости и азарта.
— Что ты делаешь?! — сказала Вероника Деметрию раздражённо. — Ты не на пирушке с гетерами! Это моя сестра, девочка, ребёнок!
— Когда ты видела меня на пирушках с гетерами? — спросил Деметрий с некоторой задиристостью.
— Не видела, — отвечала Вероника. И засмеялась коротко и нервически.
Затем она вдруг сказала, то ли обращаясь к Деметрию и Маргарите, то ли ни к кому не обращаясь, а говоря сама с собой:
— Ту больную жемчужину из ожерелья, где жемчуг с сапфирами, я три дня тому назад положила в инжирный сок, это излечивает жемчуг от желтизны. Только ведь жемчужина должна вымачиваться в инжирном соке сорок дней...
Она не договорила. Деметрий и Маргарита смотрели на неё и ни о чём не спрашивали.
— А может быть, растворить эту жемчужину в уксусе, смешанном с молоком квашеным? И потом это питье выпить...
Маргарита фыркнула.
— Не буду пить, — сказала Вероника весёлым голосом. Она вынула из шкатулки и подарила Маргарите большую брошь, которая всегда Маргарите нравилась. Это была большая продолговатая брошь с большим овальным синим камнем в серёдке, а вокруг этого синего камня — вьющееся золотое плетение тонкое и десять маленьких выступов, украшенных мелкими камешками, красными и голубыми, такими сияющими...
— Вечером будет пир, — сказала Вероника и посмотрела пристально на Деметрия. — Приди, моя Мар, в красивом платье. И прочитай для меня, я прошу тебя, стихотворение твоё, какое тебе самой кажется написанным хорошо, совсем хорошо!.. И Кама тоже придёт. Не ссорьтесь... — Кажется, она что-то ещё хотела сказать, но не сказала. Маргарита порывисто обняла её и поцеловала, ткнувшись губами в теплоту упругую мягкой нежной шеи.
Маргарита побежала к себе. Она уже перебирала в уме свои стихотворения, выбирая лучшее. Затем с удовольствием подумала о том, что мнение Камы о стихах для неё важно. И это было хорошо, потому что ей сейчас хотелось, чтобы Арсиноя была в чём-то лучше неё!.. Затем Маргарита загадала, будет ли Филодем вечером. Ей хотелось, чтобы он был и чтобы он хорошо оценил её стихотворение... И тотчас её ум заняли серьёзные заботы о платье и украшениях...
Запёрлась в спальне и приказала Ирас и Хармиане не входить. Разбирала стихи и волновалась, боялась, что не хватит времени подобрать платье и украшения... Потом раздалось легчайшее постукиванье в дверь.