В то время как Клеопатра продолжала жить со своими детьми во дворце, предположительно на острове Антиродос, Антоний предпочел в уединении переживать измены своих бывших союзников, в том числе Ирода. Антоний удлинил мыс, выступавший в море, и на его оконечности к западу от острова Антиродос построил башню из гранита и мрамора, оказавшуюся напротив дворца Клеопатры. Царица могла видеть Антония, но он оставался вне ее досягаемости и в полной изоляции от внешнего мира. Это уединенное место он называл Тимонеум по имени афинянина Тимона, ненавистника людей, на чьей могиле было начертано: «Здесь я лежу, разлучась со своею злосчастной душою. Имени вам не узнать. Скорей подыхайте, мерзавцы!»[563]
Антоний послал к Октавиану своего сына Антилла, некогда обрученного с дочерью Октавиана, Юлией. Он привез крупную сумму денег и сообщение, что его отец хочет жить в Александрии просто как частное лицо или в Афинах, если это невозможно. Хотя Октавиан оставил себе деньги, ответил он Клеопатре, «что ей будет оказано полное снисхождение при одном условии — если она умертвит или изгонит Антония»[564].
Затем Антоний отправил Октавиану письмо, в котором сообщал, что готов покончить с собой, если это спасет Клеопатру, но в данном случае из состояния инертности его вывела заговорившая в нем ревность. Молодой и красивый вольноотпущенник Октавиана, Фирс, беседовал с Клеопатрой дольше, чем другие, что вызвало у Антония подозрения, и он приказал высечь гонца. Отпустив его назад к Октавиану, он написал, что поступил так, потому что «Фирс держал себя слишком заносчиво и высокомерно»[565]. И добавил, что если Октавиан хочет расквитаться, то может высечь бежавшего к нему его вольноотпущенника Гиппарха.
Прекратив наконец самозаточение, Антоний решил наслаждаться тем, что ему оставалось от жизни, «и, принятый Клеопатрою в царском дворце, принялся увеселять город нескончаемыми пирами, попойками и денежными раздачами»[566]. Если свое тридцатидевятилетие Клеопатра отметила намеренно скромно, то по случаю пятидесятидвухлетия Антония, очевидно, обрадованная, что он к ней вернулся, 14 января 30 года до н. э. устроила «празднество такое блестящее и пышное, что многие из приглашенных, явившись на пир бедняками, ушли богатыми»[567].
Чтобы символически отмежеваться от предателей Планка, Тиция и Деллия, супруги распустили прежний «Союз неподражаемых» и создали новый, назвав его «Союзом смертников». В него вошли их преданные сторонники, они носили венки из ядовитых цветов и дали клятву, что умрут вместе с Клеопатрой и Антонием, когда придет время. В их число входил и Канидий Красс, сумевший вернуться в Египет.
Желая найти безболезненный способ ухода из жизни, если возникнет такая необходимость, Клеопатра решила последовать примеру своего дяди Птолемея Кипрского, покончившего с собой, когда римляне завладели его царством. Любой ценой она хотела избежать участи своей единородной сестры Арсинои, которую в цепях провели по Риму, городу, где она сама правила вместе с Цезарем. Про себя твердо решила, что никогда больше не вернется туда, и, уж конечно, сделает так, чтобы «не достаться произволу победителя»[568].
С этой целью «изо дня в день» в мусейоне она занималась изучением токсикологии и «собирала всевозможные смертоносные зелья и, желая узнать, насколько безболезненно каждое из них, испытывала на преступниках, содержавшихся под стражею в ожидании казни. Убедившись, что сильные яды приносят смерть в муках, а более слабые не обладают желательною быстротою действия, она принялась за опыты над животными, которых стравливали или же напускали одно на другое в ее присутствии»[569]. Говорят, что основатель александрийской библиотеки Деметрий Фалерский избрал смерть от укуса аспида. В Александрии так казнили преступников, и греческий врач Гален считал эту казнь гуманной. И наконец Клеопатра «пришла к выводу, что, пожалуй, лишь укус аспида вызывает схожее с дремотою забытье и оцепенение, без стонов и судорог: на лице выступает легкий пот, чувства притупляются, и человек мало-помалу слабеет, с недовольством отклоняя всякую попытку расшевелить его и поднять, словно бы спящий глубоким сном»[570]. Поэтому в царском зверинце она «имела аспидов и разных других змей» [571] на тот случай, если придется свести счеты с жизнью.
Выбрав идеальный способ достойного ее статуса ухода в мир иной, Клеопатра поспешила закончить строительство своей будущей усыпальницы — мавзолея, к сооружению которого приступила в начале своего правления в соответствии с фараоновской традицией. Правда, она нарушила традицию тем, что не пожелала быть похороненной в Соме. Клеопатра построила несколько усыпальниц и монументов для себя и ближайших родственников в виде отдельного комплекса. Как пишет Плутарх, гробница находилась «близ храма Исиды»[572]. Поскольку других уточнений не дается, это могло относиться к любому из многих храмов Исиды, имевшихся в городе, в том числе к круглому храму в восточном квартале Хадра со статуями членов царской семьи и большим зданием. Однако упоминание Диона Кассия о «гробнице, которую она велела выстроить при царском дворце»[573], дает основание предположить: речь идет о той, что находилась близ храма Исиды у моря на полуострове Лохиада.