Вместе со старшей сестрой Клеопатру готовили к трону: Птолемеи всегда имели в виду любую случайность. Она регулярно совершала поездки вверх по Нилу, в родовой дворец, построенный в гавани Мемфиса, для участия в традиционных египетских религиозных празднествах – тщательно отрепетированных, помпезных процессиях с участием членов семьи, советников и слуг. Расположенный в 120 километрах вверх по реке Мемфис считался священным городом и управлялся жрецами. Принято полагать, что главным его делом была смерть [28]. Под центральной частью города тянулись длинные тоннели, забитые мумиями животных. Сюда стремились пилигримы, чтобы задобрить богов и запастись миниатюрными мумифицированными ястребами и крокодилами, которым они будут поклоняться дома. Для особых случаев Клеопатру наряжали в парадные одежды, хотя пока еще не в традиционную египетскую корону из перьев, солнечного диска и рогов коровы. С раннего возраста она получала самое лучшее образование, какое только было доступно в эллинистическом мире, училась у светлейших ученых голов в не имеющем себе равных, величайшем образовательном учреждении своего времени: Александрийская библиотека с прилегавшим мусейоном удобно располагались прямо у нее во дворе. Известнейшие философы были ее учителями, светила науки – ее врачами. Ей не приходилось далеко ходить за целебным снадобьем, красивой речью, механической игрушкой или географической картой [29].
Она была, скорее всего, образованна гораздо лучше своего отца – воспитанного за границей, в Малой Азии, – но в чисто греческих традициях, почти так же, как Цезарь, наставник которого учился в Александрии. Основной упор делался на литературу. Буквы в греческом мире значили очень много, к тому же они использовались еще и как цифры, и как нотные знаки. Сначала Клеопатра училась читать, распевая греческий алфавит, потом – находя буквы, вырезанные учителем на узкой деревянной дощечке. Прилежный ученик далее практиковался в письме длинными рядами по горизонтали, затем по вертикали, в обратном порядке, по парам с обоих концов алфавита, прописными и снова строчными. Когда Клеопатра «доросла» до слогов, перед ней выстраивались шеренги малопонятных, непроизносимых слов – одно другого нелепее. За ними шли косяки не менее бессмысленных эзотерических рифм: видимо, считалось, что, если ученик сможет расшифровать это, он сможет расшифровать что угодно. Потом наступало время максим и поэзии, взятых из легенд и мифов. Ученик должен был сначала пересказать басню Эзопа своими словами, в простейшей форме, а после – в высокопарном стиле. Далее переходили к более сложным перевоплощениям. Она могла писать от имени Ахилла, находящегося на краю гибели, или переделывать сюжет из Еврипида. Занятия не были легкими. Образование было серьезным делом, включавшим постоянные повторения, бесконечные правила, занимавшим долгие часы. Не было такой штуки, как выходные: учиться надлежало каждый день, кроме праздников, которых, слава богам, в Александрии хватало. Дважды в месяц все замирало благодаря Аполлону. Дисциплина была жестокой. «У ученика уши на спине – во время порки он слушает», – гласит древний папирус [30]. Драматург Менандр добавил этому изречению причинно-следственного звучания: «Кого не били, того не научили». Многие поколения школьников послушно царапали эту фразу костяными стилусами по деревянным табличкам, покрытым темным воском.
Еще до перехода к предложениям у не умевшей пока читать Клеопатры начался роман с Гомером. «Гомер был не человек, но бог», – красовалось на одной из ранних ученических табличек, вместе с первыми песнями Илиады. Ни один другой текст не пропитывал собой так сильно мир, в котором она жила. В век, помешанный на истории и чутко настроенный на славные подвиги, труд Гомера был настольной книгой, настоящей Библией. Гомер считался главой поэтов [31], 15 693 строки его поэм составляли духовный, политический, исторический и религиозный контекст эпохи, служили списком великих деяний и руководящих принципов, интеллектуальным мерилом и моральным компасом. Образованный человек цитировал Гомера, перефразировал его стихи, ссылался на них. Как заметил современник, «с самого раннего возраста младенческое состояние умов только начинающих учиться детей вскармливается наставничеством Гомера, и мы едва ли не с пеленок питаем свои души его словами, как материнским молоком»[35] [32]. Справедливо будет отнести сказанное к детям, подобным Клеопатре. Александр Македонский, как говорили, всегда имел под подушкой свиток Гомера; любой благовоспитанный грек, включая будущую царицу, мог наизусть цитировать из Илиады и Одиссеи. Первая была популярнее у египтян в век Клеопатры – видимо, этот сюжет казался более актуальным в неспокойные времена, – однако уже в раннем детстве она знала теоретически то, что в двадцать один год постигла эмпирически: бывают дни, когда ты готов начать войну, и бывают дни, когда надо просто вернуться домой.