Я беру ее за руку, поворачиваю к свету ее заплаканное лицо:
— Послушай меня… Пойми меня… Что я мог сделать?
— Говорить правду!.. Не бояться!
— Ты бы и слушать не захотела…
— Да, верно… Я была сосредоточена на этой идее… Можешь не объяснять мне, что она была безумной… Я знаю это… Я это знала и раньше… Да, да… Так бывает: чувствуешь ложь, но ничего не можешь с собой поделать… Горе, которое я причинила отцу, стыд, бунт — все это шло не от меня… Я сама это в себе ненавидела… Позднее я тебе объясню… Я сейчас устала… Я измучилась.
— Я тебя прекрасно понимаю… Человеку случается лицезреть собственное безумие… Иной раз смотришь на себя со стороны, будто на заводную игрушку…
— Да… — вздыхает она обессиленно и продолжает, как сквозь сон. — Я говорила себе: в один прекрасный день кто-нибудь избавит меня от этого наваждения… Когда появился ты, первый мужчина, вошедший в этот дом, а можно сказать, и первый человек, я сразу подумала, что ты меня излечишь… Подумала, потому что любила тебя…
Я провожу рукой по ее лбу и волосам, успокаиваю ее:
— Не говори ничего… Спи…
Но она не останавливается, глаза ее закрыты, а голос дрожит от волнения:
— Я ждала от тебя хоть слова… или даже молчания, такого, чтобы я могла открыться тебе… Иногда мне казалось, что вот-вот, уже близко, что сейчас я скажу все, и обрету себя… Но ты глядел рассеянно на мое лицо… ты был счастлив… ты боялся… Нас что-то разделяло… Ты дал мне отдалиться от тебя… охладеть… Я стала равнодушной…
Она открывает глаза и с ужасом глядит на меня:
— Ты меня обманул… Я не смогу больше тебя видеть!
Я закрываю ей глаза ладонью:
— Молчи… Усни… Поговорим завтра… или в другой раз…
— Да… поговорим…
— Все пройдет.
— Может быть, пройдет.
— Спи.
VI
Мы поженились, я жил в Шармоне и уже сам не понимал, почему я раньше так боялся брака, а вскоре и вовсе перестал об этом вспоминать. Как часто наши предвидения не сбываются, и взгляды меняются в зависимости от обстоятельств, но мысль не запоминает собственных просчетов. Наш забывчивый ум всегда открыт для новых идей и отлично приспособлен к жизни, если не сбивать его с толку избытком размышлений.
Женитьба не только не нарушила моего покоя, но уготовила мне сюрприз. Я воображал, что хорошо знаю Клер и что за долгие годы мы привыкли друг к другу. После свадьбы она не изменилась и нисколько меня не разочаровала, но в то же время предстала передо мной совершенно иным человеком. Она перестала быть красивой картинкой, которую я подправлял по своему усмотрению, абстракцией, я впервые увидел ее живым, активным человеком, утверждающим свое реальное независимое существование, человеком с ярко выраженным характером, собственным мироощущением, существом, любой поступок которого касается и меня.
Можно было бы жить под одной крышей с чужими людьми, если бы не хватало жилья, можно ежедневно работать бок о бок с коллегами, можно принимать у себя родных и друзей, но такого рода близость призрачна, ибо не затрагивает твоей личности. А вот появившаяся в твоем доме женщина, с которой ты неразрывно связан узами любви или ненависти, в полном смысле слова вторгается и в твою жизнь. Ты уже не один, ты не свободен; есть существо, с которым ты постоянно держишь совет, вглядываясь в него со всей возможной проницательностью; ты должен действовать только в согласии, нет ничего, что бы касалось тебя одного, все находит отголосок в другом и даже мысли твои уже не принадлежат тебе целиком.
Пока я жил один, существо мое для меня самого сохраняло некоторую расплывчатость, а тут вдруг я увидел себя целиком, услышал эхо собственного голоса, ощутил, что мои движения могут задеть другого человека, я чувствовал, что на меня смотрят, и оттого сам осознавал свои границы. Словом, Клер вынудила меня как следует задуматься о себе самом.
Букетами подснежников украсилась земля, и прорезались стрелки нарциссов; в одно ясное, солнечное утро я затосковал по лету. Дождь и холод еще вернутся в Шармон, ни в чем нельзя быть уверенным, пока не установится жара. Я подумал, что хорошо было бы отправиться в путешествие и показать Клер красоты неведомого ей мира. Что предпочесть: склоненные ли над морем кокосовые пальмы, припай на закате, пустыню? Я выбрал то, что ближе: Мушнеш, расположенный на склоне Ореса, на границе африканских песков. Быть может, это один из самых неиспорченных уголков на земле, благо пески оберегают его от человека. Его красота скромна, но тонка, изыскана, неизгладима: пальма на горизонте, розовая стена, небо, песок.