Клер поднимается, идет справиться об ужине, а возвратившись, выглядит усталой; исходившее от нее очарование рассеялось.
Прежде я не замечал в ней этих перемен — смертных судорог красоты, которую каждый час то гасит, то озаряет патетическим светом… Я силюсь вспомнить Клер, какой она была во время наших первых встреч, и не могу. Настоящее наступает на прошлое, стирает его. Все поглощает последний лик, сегодняшний, живой и недолговечный.
Именно тогда, когда я острее всего ощущаю любовь к ней, мне сильнее всего хочется уехать. Дома я лелею иной образ Клер, спокойный, защищенный от воздействия времени, сердечно более близкий.
О любви говорить неловко, это все равно что говорить о себе самом. Любовь у каждого своя, мы приписываем ей свойства нашей собственной натуры. Если верить книгам, я вовсе и не влюблен. Я здоров, уравновешен; в Париже мне случается, занявшись делами, даже забыть о Клер. Когда я еду к ней, меня не лихорадит от нетерпения. Я нисколько не сомневаюсь ни в ней, ни в наших чувствах; я не вспыльчив, не ревнив, не страдаю от непонимания. Меня мучит лишь сознание того, что время постепенно отнимет у меня горячо любимую женщину.
* * *В Шармоне я бывал почти ежедневно, но я не знаю, как протекает жизнь Клер в мое отсутствие. На мои расспросы она отвечает, что не делает ничего. Как рассказать о кропотливом хождении из комнаты в комнату, о мечтаниях за шитьем, об извечных развлечениях затворниц и рабынь, убаюкивающих, помогающих женщинам сносить мужа, детей, одиночество.
Как-то утром мне вздумалось застать ее врасплох. Оставив автомобиль на дороге, я пешком прошел через сад. Входная дверь была раскрыта, новая горничная мыла каменный пол под наблюдением Матильды. Едва касаясь мокрых плит, перешагиваю через руку, через губку и оказываюсь в гостиной.
Клер сидит на полу возле дивана, на коленях у нее ковер, кончиком иглы она отсчитывает петли. Не поднимая головы, она замечает меня, и застывает, исполнившись вдруг холодка — так у нее обычно проявляется удивление, — однако лицо, точно краской, заливается радостным светом.
Я беру ее за руку и привлекаю к себе; в первое мгновение мы робеем и молчим: происходит узнавание образа, уже чуть подзабытого, такого знакомого и все же неожиданного.
Клер не спрашивает меня, почему я так рано. Она находит естественными мои приезды и отъезды. Она никогда не задает вопросов о моей жизни, ни о моем прошлом, ей как будто и в голову не приходит, что я мог бы заинтересоваться другой женщиной. Любви подлинной и взаимной не свойственно беспокойство, ибо она уверена в своей силе. Ревность в большинстве случаев не более чем дурная привычка. Я у Клер первый мужчина, и она мне доверяет. Мои посещения непродолжительны, мы оба стараемся ничем их не замутить. Иные чувства не осознаются нами вовсе, если не представляется случая их выразить.
Беседы наши сохраняют налет принужденности и кокетства. Мне случается подметить у Клер не совсем естественное движение, интонацию, реплику. От парижского одиночества и безмятежной праздности у меня напрочь пропали вспыльчивость и горячность, свойственные мне в годы былой кипучей деятельности. Тишина и досуг смягчили мой нрав. Мой сегодняшний утонченный облик можно было бы счесть напускным, а ведь именно он наиболее подлинный. Таким я и являюсь в Шармон. Истина требует сдержанности и даже толики притворства.
В вестибюле я оставил книгу об английских парках, которую хочу показать Клер; выхожу снять пальто и прихватываю книгу.
Мы рассматриваем фотографии через лупу, любуясь кружевным узором цветов на фоне густой зеленой травы, гигантским деревом, увитой розами стеной, бассейнами и дивными аллеями. Клер переворачивает страницу, а я останавливаю ее, чтобы рассмотреть в лупу очаровательный домишко среди рассаженных с изысканно-замысловатой простотой восхитительных, как готический собор, деревьев.
— Целой жизни не хватит, чтоб их вырастить, — говорю я. — И какое море цветов! Ведь это же надо постоянно о них думать…
— Видно, хозяева скучали в доме.
Она произносит эти слова с улыбкой, и я угадываю в них намек на недавно прочитанный нами роман. Когда порой Клер жалуется на одиночество, какого не испытывала раньше, до знакомства со мной, я упрекаю ее за то, что она не ценит нежданно выпавшего на нашу долю счастья и желает слишком многого.
Вместе перевертываем страницу. Реплика Клер осталась без ответа. Так у нас бывает нередко: мы понимаем друг друга без слов.