Открыв шкаф, я провела пальцами по одежде. Ничего… Коснулась дверных ручек, подушек, простыни. Ничего… Затем подошла к столу и поводила по нему руками. Тоже ничего.
Огорченная, я оперлась на стул перед столом. Через спинку была перекинута поношенная футболка. Я закрыла глаза…
…и увидела извивающиеся тела; в уши назойливо лезли стоны удовольствия. Видение было коротким, и меня не сразу осенило, что я наблюдаю за собственным братом, который занимается этим с Викторией. А Билли смотрел на них через дыру, проделанную в полу мотеля.
Я отдернула руки и отпрянула.
— Что такое? — спросил Габриэль. — У тебя получилось?
Я потрясла головой, избавляясь от обрывков видения:
— Нет, ничего.
Он поднял брови:
— У тебя ничего не вышло?
— Прости, — огрызнулась я. — Это тебе не мак-авто. Здесь нельзя сделать заказ.
Габриэль пожал плечами:
— Да я и не настаиваю. Правда, было похоже, что ты что-то видела…
— Нет, — соврала я и с ужасом подумала, что не могу наплести что-нибудь правдоподобное.
— Его мать говорила, что видела его за письменным столом той ночью, — сказал Габриэль. — Может, потрогаешь вещи на столе?
Я кивнула и провела рукой по стопке журналов. Ничего… Потом в руки мне попалась шариковая ручка. Я сжала ее и сразу увидела Билли, который что-то писал. Сердце его колотилось… Это было что-то очень важное.
— Он написал что-то, — произнесла я, огляделась и увидела стопку клейких листков. — Вот на этом…
— Будем надеяться, что у него хороший нажим, — сказал Габриэль, доставая из ящика карандаш. Держа его под небольшим углом, он стал покрывать листок легкими штрихами, пока на нем не проступили три слова:
Я видел тебя.
Глава четырнадцатая
— «Я видел тебя», — прочитала я громко. — Что это? Угроза?
— Похоже на то.
Больше всего мне хотелось узнать, кого видел Билли. Моего брата в постели с Викторией или убийцу? Получи Перри эту записку, неужели он не показал бы ее мне?
— Записка, наверное, предназначалась убийце, — сказала я.
— Не понимаю — зачем эти игры? Почему бы сразу не пойти в полицию? — потер подбородок Габриэль. — Мне кажется, это наживка. Маленький шантаж, чтобы выманить у кого-то деньги.
— Ну и где он сейчас? Может, он получил деньги и свалил из города? Или струсил и сбежал?
— Все, закончили, пойдем, — прервал поток моего сознания Габриэль.
Мы вежливо распрощались с Бетти и направились по дорожке к красному джипу Габриэля.
— И что теперь? — спросила я.
— Попробую отыскать его, — сказал Габриэль, опершись на капот машины. — По пингам.
Я прикрыла глаза от солнца, отражавшегося в переднем стекле:
— А что это?
— Его мать говорила про мобильный. Ты знаешь, как работают сотовые телефоны? Они испускают сигналы — пинги — каждые несколько минут, которые принимает ближайшая станция, а станция передает информацию в сеть.
— И что, станции сохраняют данные?
— Здесь по-разному. Есть такие, которые запоминают только последний пинг, а другие хранят суточную запись. Важно одно: чтобы телефон был включен.
— Тогда звони в компанию. Посмотрим, что у них есть, — заторопила я.
— Быстро не получится. На это нужно специальное разрешение. — Он отпер машину. — Может, через отца получим. Посмотрим.
Когда я вернулась домой, было уже пять. Мне нравилось, что теперь я могу уходить и возвращаться в любое время. Обычно я чувствовала себя как на привязи. Мама требовала, чтобы мы с Перри всегда были дома — на тот случай, если к нам вдруг зайдут клиенты. Выдерживать такой режим летом было особенно тяжело. Работа на полицию дала мне почувствовать вкус свободы, и мне этот вкус определенно нравился.
Габриэль высадил меня и быстро уехал. Я немного постояла и вдруг увидела, как из нашей двери вышел человек. Присмотревшись, я поняла, что это не клиент, а Фил Тисделл. Сутулясь, он плелся по дорожке с недовольным видом.
— Господин секретарь городского совета! — улыбнулась я ему. — Как поживаете?
Он неопределенно махнул рукой:
— Привет, Клэр. Буду рад видеть тебя завтра вечером.
Я никогда не видела Фила таким расстроенным — обычно в своем оптимизме он мог дать фору Санта-Клаусу. Увидев на нем тщательно отглаженные голубую рубашку и брюки, я еще больше удивилась — это при его то небрежности? Мне даже показалось, что от него пахнет одеколоном.
— А что будет завтра вечером? — спросила я.
— Банкет.
— Банкет? Понятия о нем не имею.
Казалось, мой ответ расстроил окончательно.
— Истпортская торговая палата проводит ежегодный банкет. Завтра вечером. Старла сказала, что она пойдет с тобой, — вздохнул он.
Наконец до меня дошло. Он попросил маму пойти с ним, а она отказалась, прикрывшись мной. Ладно, я еще поговорю с ней.
— Ах, это! Я и не думала, что это целый банкет. Нужно надеть вечернее платье? Мама не говорила, что я должна быть при параде.
Ложь давалась мне на удивление легко, не знаю, поверил Фил или нет, но он пробормотал, что будет рад видеть меня, и откланялся.
Я ворвалась в дом как ураган:
— Мама!
— Не надо кричать, дорогая! — Мама вышла из кухни в платье, которое, казалось, шили на сломанной швейной машинке. — Что случилось?
— Ты что, сама это шила? — оторопело спросила я.
Мама покружилась:
— Да! Называется гобеленовый сарафан. Я думаю, может, сварганить несколько и продать через Интернет? А что ты так кричала?
— Я только что встретила Фила Тисделла на улице.
— А-а… — Она поспешно развернулась и скрылась на кухне.
Я последовала за ней. Ей не удастся так просто отделаться от меня.
Кухня у нас довольно новая для такого дома. Несколько лет назад мы сделали ремонт и установили сантехнику из нержавейки. Мама настояла, чтобы шкафчики были покрашены в ярко-желтый цвет, поскольку кухня — это «уголок счастья» в доме.
— Собираюсь сделать кускус, — сказала она, поднимаясь на носках и доставая из шкафчика большую миску. — Хочешь?
— Нет, — ответила я, поскольку понятия не имела, что это такое. — Мама, ты ему соврала.
Она продолжала искать что-то на полках:
— Ты хотела, чтобы я его обидела?
— Тебя обязательно надо втянуть меня в свое вранье? И что, теперь я должна идти на этот банкет, чтобы он не обиделся еще больше?
Чтобы не смотреть мне в глаза, мама упорно продолжала рыться в шкафчиках.
— Что, это так плохо — провести вечер с матерью? — сказала она.
— Не в этом дело, мама… — Я сделала паузу, прежде чем высказать то, что давно собиралась сказать. — Ты не можешь всю жизнь прятаться от мужчин.
Она обернулась и пристально взглянула на меня:
— Что ты имеешь в виду?
— Что не так с Филом?
— С Филом все так.
— Вот именно. Он хороший друг. Он добрый. Он с ума сходит по тебе. Он вполне клевый для пожилого. А лысые сейчас в моде.
— Клэрити! Фил, конечно, всем хорош, и если бы я хотела встречаться с кем-то, это был бы только Фил. Он чудесный человек. Но ты знаешь, как обстоят дела.
— Нет, не знаю. Расскажи мне поподробней, как они обстоят.
— Все, я не хочу больше об этом говорить. — Она раскрыла поваренную книгу и притворилась, что читает рецепт.
— Ты все еще думаешь, что отец вернется?
— Будь добра, передай мне пакет с мукой с верхней полки… во-он в том шкафу.
Внутри меня все трепетало. Я знала, что подошла к черте, которую никогда не преступала раньше.
— Пятнадцать лет, мама, — произнесла я мягко. — Он не вернется. Отец не вернется к нам. Мы даже не знаем, жив ли он.
Мне показалось, что ей стало холодно, что она перестала дышать. Из ее глаз выкатилась одна-единственная слеза, и она стремглав выбежала из кухни.
Вот что я наделала…