– Вразумила? – Надсмотрщица дышит тяжело. И явно ждет покаяния.
Начинаю смеяться. Они это все в серьез воспринимают?! Ржу, как лошадь. Куда меня фрейлина завела, сука такая. На прием ее величества, ага… в рабские чертоги.
– Рика, хватит, – раздалось вымученное из толпы. – Сейчас она ничего не соображает. Разве не видишь?
– В яму, пусть подумает там о своей неудавшейся жизни среди низших, – ответила женщина, бросая кнут у моих ног.
Подхватили две девчонки под руки и потащили, кряхтя от натуги. Люди стали расступаться, посматривая с презрением. Не стала вылавливать их сочувствующие взгляды, мне жалости чужих не надо.
– Пусть подумает, – подхватил кто–то. – Дерзкой повезло быть здесь. Вразумит тому яма.
– В яму!!
– Замолчали все, – рявкнула Рика грозным голосом, и наступила мертвая тишина. А меня уже в коридор поволокли.
Протащили по коридорам с видом через выдолбленные окошки на звезды и золотые потоки пыльцы, которые я всем сердцем ненавижу. Стали спускаться все ниже и ниже. Рабыни на пути, все смотрят с интересом, как меня тащат две девки тонкорукие.
Уже в подвальном темном помещении на ноги встала, решила им помочь. Те и опешили, одна даже стала возмущаться:
– И чего… чего я тащила?
– Да она вполне бодренькая. А ну рабыня, сама топай.
Вывели на площадку, конца и края ей не видно. Гул по ушам ударил неприятный такой. Весь пол круглыми дырами усыпан, будто сотами пчелиными. Не сразу я поняла, что в этом гуле можно распознать стоны человеческие. Да тут тысячи рабов в этих дырах сидят.
Одна из девиц ринулась вперед, заглядывая в каждую. Вонь пошла смрадная, девочки и сами скривились. А я вдруг живой себя почувствовала.
– Эта свободная, – кивнула рабыня на одну из дыр.
– Далековато, не запомним где оставили, – отозвалась вторая, и толкнув меня добавила: – Давай иди. Мой тебе совет, ори громко, как только сидеть надоест, так решат, что с тебя хватит.
Подошла к краю, яма диаметром метра три, в глубину также. Всматриваюсь ночным зрением, а там трупами разложившимися воняет. Да и три скелета виднеется по стеночкам. Мило. Добро пожаловать во дворец Клесаны, Лера.
– Не толкай ее, – раздался голос одной из девок. Вторая уже и собиралась. – Пусть аккуратно спустится.
– А ты чего к ней прикипела уже?
– Она ничего не знает о нашем мире, – произнесла первая с укором и подошла ко мне вплотную, взяв за руки мягко. – Ты… ты главное кричи. Я не забуду, где тебя оставила и буду напоминать Рике.
Отдернула руку. Посмотрела на девушек чуть ли не как на орков. Неподалеку еще ходят рабыни, похоже, еду носят тем, кого наказали. Из соседней ямы истошный вопль раздался. А я злости набираюсь. Одна меня за руку снова схватить попыталась. Я толкнула. А та, что защищала сама на шаг отступила и произнесла с тревогой:
– Если мы не выполним наказ Рики, нас самих посадят в яму, не противься, Лера.
Надо же, имя запомнила. А еще силу почувствовала мою. Киваю на яму соседнюю, откуда крики доносятся.
– Вытащите ее, – командую. – А я тут рядом посижу. Вниз не полезу, и обратно не пойду.
– Рика узнает, – выдает та, которую толкнула. – Я сама ей скажу.
Вторая не стала ничего говорить, послушалась меня и пошла ко второй яме. Ретивая девка тоже поспешила к ней, ибо со мной стоять ей стало не по себе. Ощутила я выброс ее адреналина, когда улыбнулась хищно.
Вытащили полутруп и поволокли. А я осталась сидеть в позе лотоса около ямы, среди всей этой боли. Чужой боли, чужих страданий и агонии. Мне вдруг захотелось понять, почему я вдруг посчитала, что мне больнее, чем тем, кто мучается в ямах? Быть может, самое страшное на их дне?
Снова ухожу в себя. Время для меня становится иным. Не считаю его, не чувствую. Звуки, вонь и серое подземелье слились во что–то потустороннее. Я снова одна, и чтобы двинуться куда–то нужна цель. Хотя бы какая–нибудь. Но не нахожу ее. Лишь только ровные, практически зеркальные края ямы и гладкие стены, что пробиваются в мое восприятие, показывая, что и тут есть те, кто хотят чужой боли.
– Больно? – Раздается над головой.
Девочка с непринужденным взглядом смотрит на меня. На вид лет десять от роду, ножки тоненькие. В руках на тарелке, похожей на раковину перламутровую, что–то съедобное, напоминающее по виду черный хлеб.
Улыбаюсь ей. А сама думаю, что она тут делает и куда смотрят родители? А этот ее вопрос… Больно? Пожимаю плечами. Да… вот и боль теперь ощущается. Кожа горит от кнута. Хорошо по мне Рика приложилась.
– Не думаю, что мне больнее, чем им, – отвечаю все же угрюмо.