– Эй, хозяин! Абориген!
Никто не ответил, и Вадька, заметив вокруг избы поросль густой невытоптанной травы, кустов татарника и ярко-оранжевого кипрея, сообразил, что дом пустой и здесь, наверное, лет десять никто не бывал. Стоящий когда-то над крыльцом навес рухнул и завалил вход. Вадька перерубил топором нагромождение прогнивших досок, пробился к двери. Она была закрыта на тяжелую кованую щеколду, в пробое торчал ржавый загнутый штырь. Вадьку охватил легкий страх, как в детстве, когда заглядываешь в темный подвал. Он кашлянул для храбрости, выдернул штырь и толкнул дверь.
За порогом в сенцах без окон было темно, из дальнего угла слышался странный гул. Вадька шире распахнул дверь: весь гудящий угол под потолком занимало огромное гнездо шершней. Казалось, весь угол движется, дышит, как живой. Вадим представления не имел, что такая пчелка размером в полпальца может неожиданным укусом с лета в лоб сбить человека с ног, потому он отыскал еще одну дверь и, вставив топор в щель, с трудом открыл ее.
Солнечный свет падал через окна на серый, грязный пол, вырисовывая расплывчатые рамные переплеты. В избе перегородок не было. Слева стояла квадратная печь, дальше – лавки, стол, на нем чугуны, деревянные чашки, еще какое-то барахло, в углу – широкая деревянная кровать с сопревшей грязной постелью. Вадька сделал два шага и остановился. Весь передний угол и часть правой стены были сплошь увешаны иконами, некоторые сорвались и валялись на полу. Он снял одну из икон, протер ее рукавом, повернул к свету. С темной доски на него смотрели два круглых божьих глаза, едва видна была бородка клинышком, а сбоку светлым пятном поднятая рука – то ли держащая палку, то ли просто так. Вадька повертел икону в руках, кинул на пол, бегло рассмотрел другие и уткнулся в сундук с железными бляшками и лентами на крышке. На сундуке лежала толстая книга с деревянными корками. Вадька вначале толкнул ее в сторону, чтобы сесть, но потом взял в руки, раскрыл. На серой толстой бумаге, крепкой как картон, еле просматривалась замысловатая вязь будто бы не русских букв с крючками и длинными закругленными хвостиками. По краям книга была сильно поточена мышами и с нее сыпалась мелкая бумажная труха. «Библия, – подумал он, – старье какое-то».
Но от следующей мысли Вадьке сделалось жарко а душно. Он мгновенно вспомнил, как в пору безденежья Ромка взял из отцовской библиотеки старую газету, в которой писалось про Парижскую коммуну, и они вместе сдали ее за полсотни рублей в какой-то музей. А за эту книгу и иконы… Понаслышке Вадька знал, что была когда-то староверы, которые сбегали в Сибирь и уносили с собой антикварные сейчас книги, иконы и всякую религиозную дребедень, и вроде бы даже кто-то из Ромкиной компании ездил летом в экспедицию на поиски таких вещей. Тогда Вадька просто не обратил на это внимания. А сейчас… В его руках лежала тысяча, а может быть, больше. И еще иконы!
Вадька побежал к стене и суетливо начал сдергивать закопченные доски с суровыми темными ликами, он складывал их в охапку, как дрова. Одна выскользнула и ударилась об пол. Грохот привел Вадьку в себя. Он замер, испугавшись, что его услышат, и присел на корточки. Осторожно сложил иконы в стопку: большие вниз, поменьше наверх, собрал лежащие на полу, пересчитал. Двадцать три штуки. Принес и положил па верх стопки книгу; заозирался вокруг, так же на корточках подобрался к сундуку и открыл крышку. Внутри, будто спрессованное, лежали истлевшее тряпье, чьи-то шкурки, веревки. Вадька стал выбрасывать все это на пол, острый запах прели и тряпичной пыли ударил в нос, но он не обратил внимания, шарил руками в недрах сундука и оглядывал избу. Вспотевшая Вадькина физиономия просияла, когда он выволок сразу две книги, а потом еще одну, толстую, тоже в деревянных переплетах, и с самого дна – икону, некогда завернутую в полотенце.