Задержите меня. Держи меня там, где я никогда не смогу раскрыть то, что знаю.
По крайней мере, я надеюсь, что это единственный план действий, который он рассматривает. Потому что есть гораздо более эффективный способ заставить меня молчать, тот, который, похоже, выбрал мой биологический отец.
Но нет. Может быть, это наивно с моей стороны, но я не могу заставить себя поверить, что Николай убьет меня. Не с мощной, эмоционально заряженной связью, которая шипит между нами. Не тогда, когда он приложил столько усилий, чтобы спасти мою жизнь.
И в том-то и дело, понимаю я, глядя на его безжалостное выражение лица. Вот почему, в извращенном смысле, это облегчение знать, что я не могу уйти. Я должен хотеть уйти. Мне хотелось бы бежать как можно дальше от этого опасного человека и от того, что он, кажется, зациклился на мне. Но я не хочу. Не глубоко внутри, там, где это имеет значение, — и это не только из-за того, что я влюбилась в него по-дурацки.
Правда в том, что я не храбрая и сильная. Я узнала это сегодня, когда столкнулся лицом к лицу со смертью, когда почувствовал, как пуля пронзила мою плоть, и посмотрел в пустые глаза убийцы. Я была близка к смерти и раньше — когда я прятался в мамином шкафу после того, как нашел ее тело, ночью, когда я проснулся от царапающих звуков в дверь моего Airbnb, пару раз убийцы чуть не сбежали. меня на их машине, и то время, когда они стреляли в меня в Бойсе, но я никогда не знала такого продолжительного, тошнотворного ужаса, как когда я вела свою расшатанную Тойоту по этой изрытой выбоинами грунтовой дороге, когда пули свистели мимо моих ушей.
Я не хочу умирать. Я далеко не готова умереть — и я знаю, что, каким бы безжалостным ни был Николай, он не желает моей смерти. На самом деле наоборот.
Он обещает защитить меня.
Чтобы держать меня в плену и защищать меня.
Я сглатываю, чтобы смочить пересохшее горло. «Можно, пожалуйста, глоток воды? Я испытываю жажду."
Свирепое выражение лица Николая смягчается. «Конечно, зайчик. И ты, должна быть, тоже голодна. Я сейчас приготовлю тебе ужин. Наклонившись надо мной, он складывает подушки в горку и осторожно упирает меня в нее.
У меня перехватывает дыхание от его близости, хотя моя рука сильнее пульсирует от этого движения, и я рада, что не пыталась сделать это сама.
Должно быть, я все равно скривилась, потому что он убирает волосы с моего лица, выглядя обеспокоенным. — Хочешь обезболивающее? — спрашивает он, и я качаю головой, когда он подносит чашку с водой через соломинку к моим губам.
Боль не невыносима, и я хочу пока не думать о себе.
Я выпиваю всю чашку, а когда заканчиваю, осознаю еще одну насущную потребность. — Эм… Мое лицо горит, когда я заставляю себя сесть, не обращая внимания на всплеск боли, сопровождающий движение. «На самом деле мне нужно…»
"Ванная комната? Конечно." Он подхватывает меня и несет в соседнюю ванную, где осторожно ставит на ноги перед унитазом. — Тебе здесь помочь?
— Я поняла, спасибо. Я могла бы дойти сюда и сам — или, по крайней мере, прихрамывать, — но, вероятно, лучше дать отдохнуть моей раненой лодыжке. Кроме того, какая-то слабая, нуждающаяся часть меня наслаждается его нежной заботой, упивается его близостью, его силой, его явным беспокойством за меня.
Он не может быть законченным психопатом, если так заботится обо мне, не так ли?
— Хорошо, — говорит он, хотя его взгляд все еще полон беспокойства. — Не запирай дверь и зови меня, если что-нибудь понадобится, ладно?
В ответ на мое пробормотанное согласие он легко целует меня в лоб и уходит, закрыв за собой дверь.
Я делаю свои дела так быстро, как только могу — что совсем не быстро, так как у меня только одна рука, — затем я хромаю к раковине, чтобы вымыть руки. Отражение в зеркале заставляет меня вздрогнуть. Не могу поверить, что Николай хотел поцеловать меня раньше. Я выгляжу как беспорядок, весь в царапинах и синяках, мои волосы вялые и спутанные. И… это ветка у моего уха?
Я смотрю на душевую кабину, затем на перевязь, удерживающую мою правую руку, неподвижно прижатую к боку. Могу я принять душ? Может быть, не полноценное мытье головы, но хотя бы быстрое ополаскивание…
Стук в дверь заканчивает мои размышления. «Зайчик, ты закончила? Могу ли я войти?"
— Да, хорошо. Я стараюсь не съеживаться от смущения, когда он приближается ко мне, чистый, хорошо одетый и потрясающе красивый. Для сравнения, я в больничной рубашке, через которую я вспотела во время кошмара, выгляжу — и, возможно, пахну — так, будто не принимала душ несколько недель.