— Вот, — говорит Николай, поднося к моим губам кусок французского хлеба, намазанный маслом и икрой. "Открыть."
Я послушно откусываю лакомство, как инвалид, которым мы оба притворяемся. Однако я не думаю о нашей странной маленькой игре; это бурлит со всеми вопросами. Я еще так много не знаю о своем опасном защитнике, и мне нужно знать.
Мне нужно знать все, потому что какая-то маленькая, иррациональная часть меня все еще надеется, что тьма в нем не такая кромешная, как кажется.
Я позволила ему накормить меня другими закусками на подносе, а также слоеной белой рыбой с лимонным соусом и гребешком из картофеля, которое является основным блюдом, а когда он переключился на десерт — вареные груши с черной смородиной и грецкими орехами в меду… Я напрягаюсь и приступаю к запланированному допросу.
— Итак, — говорю я как можно небрежнее, — вы, ребята, мафия?
Я почти уверена, что уже знаю ответ на этот вопрос, но с тем же успехом мог бы услышать его из великолепного рта лошади.
К моему удивлению, вместо того, чтобы сжаться от обиды или гнева, его рот дернулся от удовольствия. — Нет, зайчик. По крайней мере, не так, как ты себе это представляешь. Мы не занимаемся нелегальными наркотиками, оружием или чем-то подобным — это больше прерогатива Леоновых. Подавляющее большинство наших бизнесов законны и честны, а небольшая часть не входит в компетенцию Константина — даркнет, хакерство, боты в социальных сетях и весь этот высокотехнологичный джаз».
Я недоверчиво моргаю, образ пистолета в его руке четок и ясен в моем сознании. Не может быть, чтобы обычный богатый бизнесмен, даже с военной подготовкой, мог убивать и пытать так небрежно, как он. — Но я видела тебя… И твоих людей… И…
— Я не говорил, что это мы ангелы. Открывай." Он подносит к моим губам вилку груши со смородиной и ждет, пока я начну жевать, прежде чем продолжить. «В России, чтобы получить и удержать власть, нужно быть безжалостным. Вы должны быть готовы сделать все, что потребуется. Так было всегда, с незапамятных времен».
Я открываю рот, чтобы заговорить, но он просто дает мне еще один кусочек груши и продолжает легким, ровным тоном, как будто читает сказку на ночь.
«Моя семья всегда это понимала, — говорит он, — поэтому мы процветаем со времен монгольского правления. На самом деле, наш первый известный предок был одним из правых рук Чингисхана — милым, добрым парнем, который грабил, сжигал и насиловал всю Сибирь и Подмосковье еще в тринадцатом веке. Его дети пошли по его стопам, и к тому времени, когда Петр Великий строил свой город, Молотовы — или Небелевские, как нас тогда называли, — были неотъемлемой частью царского двора, направляя и направляя национальную политику из-за кулис. Мы также были неприлично богаты и владели тысячами и тысячами крепостных, что придает дополнительную иронию тому, что во время революции мой прадед был одним из тех, кто судил «презренных дворян» и «злых буржуа» за преступления против народа. люди. Он даже сменил фамилию на Молотов, корень которой по-русски означает «молот» — гораздо более дружественная к коммунистам фамилия, чем Небелевский. Но это то, как мы катимся». Губы Николая скривились от горечи. «Мы делаем все возможное, чтобы оставаться на вершине: будь то управление лагерями ГУЛАГа в сталинские времена, возглавление пропагандистской машины Коммунистической партии в 50-х и диверсификации, чтобы сохранить полученное миллиардное богатство. Мы как тараканы, кроме тех, которые умеют не только выживать, но и править своим уголком мира».
Я одновременно встревожена и очарована, настолько, что забываю прожевать следующий кусочек десерта, прежде чем спросить: «Значит, ты не настоящая мафия?»
Мой рот так набит, что слова вылетают беспорядочно, но Николай понимает и улыбается. — Нет, но это не значит, что мы избегаем пачкать руки. Оставаться на вершине в России — все равно, что строить дом на песчаном берегу океана: землю под ним смывает каждый прилив, а на горизонте всегда назревает буря. Мой покойный дедушка, например, отец моего отца, чуть не был казнен еще в пятидесятые годы, когда высокопоставленный партийный соперник ложно обвинил его в нелояльности коммунистическому режиму. Он провел два года в одном из сибирских ГУЛАГов, которым руководил, а когда выбрался оттуда, первым делом подкинул улики на своего соперника и отправил его в ГУЛАГ, в то время как правительство передало все свою собственность себе. Потом, позже, мой отец… — Он замолкает, выражение его лица мрачнеет.