Надежда, которая теперь раздавлена и обращена в пыль.
— Почему ты… — я останавливаюсь, чтобы откашляться от хриплого горла. — Почему ты хотел это подтвердить?
Я не хочу думать о том, как эта Маша получила образец Брансфорда или мой. На самом деле, последнее, должно быть, было легко: моя зубная щетка, несколько выбившихся волос на подушке, чашка, из которой я пил… Кандидат в президенты со всей сопровождающей охраной, однако…
— Потому что мне нужно было быть уверенным.
Я моргаю, понимая, что отвлекся от ключевого вопроса. "Но почему? Я имею в виду, не поймите меня неправильно, я благодарен». По крайней мере, я так думаю. Лучше знать, что ты отпрыск убийцы-насильника, или просто сильно подозревать это?
Николай ставит свой стакан, жидкость внутри остается нетронутой. — Я обещал защищать тебя, зайчик.
Холод снова пробегает по мне, мой разум отваживается пойти по пути, по которому я бы хотел, чтобы он не пошел. "Ты сделал это. У тебя есть я. Здесь я в безопасности, не так ли? По крайней мере, из Брансфорда.
Он наклоняется вперед, его большие теплые ладони накрывают мои замерзшие руки. "Ты. И ты будешь в еще большей безопасности, когда он больше не будет для тебя угрозой.
Я смотрю в его гипнотизирующие радужки, эти насыщенные, насыщенно-золотые с зеленоватыми крапинками. — Как это не угроза? Я избегала думать о будущем именно по этой причине: я не могу представить себе будущее, в котором Брэнсфорд не будет представлять угрозы. Как черепаха, я довольствовалась тем, что пряталась в своей скорлупе, выжидая день, час за раз, все время говоря себе, что в конце концов я во всем разберусь и предам маминого убийцу правосудию.
Но не Николай. Он не прятался от реальности — он планировал. И природа этих планов заставляет ледяные пальцы скользить по моему позвоночнику.
У меня такое ощущение, что представление Николая о справедливости резко отличается от моего.
Он улыбается, как будто я наивный ребенок. — Тебе не о чем беспокоиться, зайчик. Я справляюсь с этим».
На короткое трусливое мгновение я испытываю искушение сделать именно это: не волноваться, оставить дело в его умелых, безжалостных руках… тех, кто так собственнически, так нежно держит мои.
Те самые руки, которые без колебаний забрали две жизни прямо передо мной.
Именно это воспоминание, это живое воспоминание о криках измученного убийцы решает все за меня. Возможно, я развил в себе способность избегать реальности, но даже я не могу закрыть глаза и притвориться слепым.
— Что ты собираешься с ним сделать? Мой голос такой же неустойчивый, как и мой пульс. «Николай, пожалуйста, я должна знать. Чем ты планируешь заняться?"
Крошечные мышцы вокруг его глаз напрягаются — единственное изменение в его выражении. «Нет ничего, чего бы он не заслужил».
Я отстраняюсь, вырывая свои руки из его хватки. — Ты не можешь убить его.
"Почему бы и нет?" Голос у него ровный, тон такой мягкий, как будто мы говорим о вечеринке. Откинувшись назад, он снова берет свой коньяк, и на этот раз делает неторопливый глоток, прежде чем поставить его на стол.
Я недоверчиво смотрю на него. — Потому что он человек . Как это не самоочевидно? — Злой человек, конечно, но ты не можешь просто убить любого, кто…
«Кто пытается тебя убить? Я могу и я буду."
Мое сердце пропускает удар. Он имеет это в виду, я вижу это, и это осознание наполняет меня всевозможными долбаными эмоциями: благодарность, смешанная с ужасом, надежда, граничащая со страхом, и, что самое тревожное, мстительное ликование.
Я хочу, чтобы Брэнсфорд умер за то, что он сделал с моей мамой. Я хочу этого так сильно, что чувствую вкус. И себе тоже хочу. Я хочу вернуть свою жизнь, свою свободу, свой душевный покой. Я хочу спать всю ночь без кошмаров и ходить по улице без страха. Я хочу перестать видеть опасность в каждом пикапе, в каждом незнакомом лице.
Я хочу, чтобы Брансфорд был на глубине шести футов, и если Николай сделает это, я буду свободна… и такой же убийца, как и он.
Именно эта последняя мысль подавляет мою темную тоску. Как бы я ни хотела свободы и мести, мы говорим об убийстве — хладнокровном, преднамеренном убийстве. Одно дело, когда Николай расправился с двумя вооруженными убийцами в лесу; каким бы тревожным ни было это свидетельство, то, что он сделал, в конечном счете ничем не отличается от того, что мог бы сделать полицейский в его ситуации, за исключением части пыток. То, что мы сейчас обсуждаем, — это совсем другой уровень пиздеца, и хотя какая-то часть меня не может не радоваться готовности Николая защитить меня до такой степени, я не могу оставаться в стороне и позволить этому случиться.