Выбрать главу

"Что случилось? Почему… — мой голос срывается. "Почему ты это сделал?"

Он не отвечает в течение еще одного долгого нервного момента. Лицо у него чужое, темное и замкнутое. — Потому что он это заслужил. Его слова падают, как молот, тяжелые и жестокие. «Потому что он был Молотовым. Как я."

Я увлажняю пересохшие губы. "Я не понимаю." Мое сердце колотится о грудную клетку, каждый удар эхом отдается в ушах. Часть меня хочет прекратить это и с криком убежать, в то время как другая, бесконечно более глупая часть жаждет согнуть мою ладонь над резкой, бескомпромиссной линией его челюсти, предлагая утешение моим прикосновением.

Потому что под этим жестким, лишенным эмоций фасадом скрывается боль.

Там должен быть.

Он открывает рот, чтобы ответить, когда кто-то стучит в дверь. Звук тихий, неуверенный, но он убивает момент так же верно, как выстрел.

Вскочив на ноги, Николай шагает к двери, чтобы открыть ее.

«Константин разговаривает по телефону», — говорит Алина с порога. «Его команда кое-что нашла».

4

Хлоя

К тому времени, когда Николай возвращается, мой желудок скручивается, тост, который я съела, сидит внутри, как камень. Я знаю, что Константин — его старший брат, технический гений семьи, и я сильно подозреваю, что «что-то», что обнаружила его команда, связано с моей ситуацией.

Теперь, когда у меня была возможность подумать об этом, Константин, вероятно, был тем, с кем Николай знал все эти вещи обо мне с самого начала — например, тот факт, что я не писала в своих очень личных социальных сетях в течение месяца, когда я была в бегах. А еще благодаря ему Николай получил доступ к полицейским файлам и обнаружил, что они были изменены, чтобы убийство моей мамы выглядело еще больше как самоубийство.

Константин и его команда должны быть теми «ресурсами», о которых Николай упоминал во время автомобильной поездки, преимуществом, которое он имеет перед Брансфордом.

Конечно же, лицо Николая мрачно, когда он садится на край моей кровати и сжимает мою левую руку своей сильной ладонью. Его прикосновение и согревает, и охлаждает меня. — Хлоя, зайчик… — Его тон тревожно-мягкий. — Есть кое-что, что ты должен знать.

Мое сердце, которое уже галопировало в груди, делает сальто назад. Его взгляд больше не взгляд незнакомца; вместо этого в его взгляде золотого тигра читается жалость.

Что бы он ни собирался сказать, это ужасно, я могу сказать.

— Что вы знаете об обстоятельствах вашего зачатия? — спрашивает он тем же нежным тоном. — Твоя мать когда-нибудь говорила об этом?

Словно ледяной ветер проносится внутри меня, замораживая каждую клеточку на пути. «Моя концепция?» Мой голос звучит так, будто он исходит из какой-то другой части комнаты, из какого-то другого человека.

Он не может иметь в виду то, что я думаю, что он говорит. Не может быть, чтобы Брэнсфорд…

— Двадцать четыре года назад твоя мама жила в Калифорнии, — тихо говорит Николай. «В Сан-Диего».

Я киваю на автопилоте. Мама так много мне говорила. На самом деле она жила по всей южной Калифорнии. После того, как миссионерская пара, удочерившая ее из Камбоджи, погибла в автокатастрофе, она переходила из одного приемного дома в другой, пока не освободилась в семнадцать лет — в том же году, когда она родила меня.

«Она была не единственной, кто жила в то время в Сан-Диего, — продолжает Николай. «Как и один блестящий молодой политик, в местной кампании которого она участвовала добровольцем, чтобы получить дополнительные баллы за свой урок американской истории».

Ледяной ветер внутри меня превращается в зимний шторм. «Брэнсфорд». Мой голос едва слышен шепотом, но Николай его слышит и кивает, нежно сжимая мою руку.

«Единственный и неповторимый».

Я смотрю на него, одновременно кипя от эмоций и оцепенев. "Что ты говоришь?"

«Твоя мать пыталась покончить жизнь самоубийством, когда ей было шестнадцать. Ты знала об этом?

Моя голова согласно кивает. Когда я была ребенком, мама всегда носила браслеты и браслеты на запястьях, даже дома, даже когда готовила, убирала и купала меня. Только когда мне было почти десять, я увидела, как она переодевается, и обнаружил слабые белые линии на ее запястьях. Затем она усадила меня и объяснила, что когда она была подростком, она пережила трудные времена, кульминацией которых стала попытка покончить с собой.

— Она сказала, что это была ошибка. Мое горло так пересохло, что каждое слово царапает его на выходе. «Она сказала мне, что рада, что потерпела неудачу, потому что вскоре узнала, что беременна. За мной."