Моими приоритетами в эти дни являются Слава и Хлоя, и я намерен сделать 
все возможное, чтобы сохранить и защитить их обоих.
В ту ночь сбывается один из моих худших страхов. Вскоре после полуночи дверь в нашу комнату распахивается, и вбегает Людмила, выкрикивая мое имя.
Я встаю и вооружен пистолетом, который держу под матрацем, прежде чем она успевает объяснить, и когда она это делает, я кладу пистолет и бросаюсь в наш шкаф.
"Что случилось?" — требует Хлоя, вбегая за мной, когда Людмила выбегает из комнаты. Увидев, что я одеваюсь, она тоже начинает одеваться. "Что она сказала?"
Поняв, что Людмила говорила по-русски, я быстро объясняю, что Слава заболел. «У него неконтролируемая рвота и высокая температура», — говорю я, торопливо накидывая рубашку. — Ему нужно срочно в больницу.
Глаза Хлои расширяются. "О, нет. Я иду с тобой».
— Блять, нет. Мой тон слишком резок, но мне все равно. Страх, острый и металлический, обволакивает мой язык. Мой сын болен. Так болен, что у меня нет другого выбора, кроме как рискнуть раскрыть его местонахождение. Последнее, что мне нужно, это то, что Хлоя тоже в опасности. — Ты останешься здесь, где безопасно.
Она моргает, глядя на меня. "Но-"
— Я позвоню тебе по дороге. Схватив ее за подбородок, я украдкой коротко и крепко целую, а потом бегу в комнату Славы, все мои мысли только о сыне и скорейшем способе доставить его в больницу.
40
Хлоя
"Больше кофе?" — спрашивает Алина, и я киваю, спрыгивая с барного стула и направляясь к кухонному окну. Снаружи кромешная тьма, из-за густых туч не видно даже полоски лунного света.
Сегодня ночью обещают ливень — нехорошо, учитывая скорость, с которой Николай, Павел и четверо охранников мчатся по извилистым горным дорогам на своих внедорожниках. Людмила поехала с ними помогать ухаживать за Славой, так что в доме остались только мы с Алиной.
Единственным, кому запрещено выходить из дома.
По словам Алины, Николай привел всех оставшихся охранников в состояние повышенной готовности, поэтому пятеро из них охраняют сам дом, а остальные патрулируют периметр комплекса на случай нападения.
— Какая атака? — спросила я, когда она мне это сказала. «Слава просто болен».
Она взглянула на меня, предполагая, что я наивный идиот. «Там больной, и есть больной — и мы не знаем, кто это».
— Ты думаешь, его могли отравить ?
«Мы не можем ничего исключать», — ответила она, заставив меня еще раз осознать, насколько отличается воспитание ее и ее братьев от моего.
В моем мире никто не стал бы умышленно причинять ребенку боль.
Я отворачиваюсь от окна и иду обратно к кухонной стойке. «Есть еще новости от Павла или Людмилы?»
"Нет." Алина протягивает мне чашку свежего кофе. Глаза у нее такие же усталые, как у меня, но макияж и платье безупречны — думаю, на всякий случай нас могут пригласить на вечеринку посреди ночи. «Я не думаю, что они уже добрались до больницы», — продолжает она, когда я делаю большой глоток кофе. «Людмила сказала, что напишет мне, когда они это сделают».
Горячая жидкость обжигает мне нёбо, но я все равно допиваю оставшуюся часть чашки, мазохистски наслаждаясь болью. Это мешает мне думать о самых ужасающих возможностях, таких как отравление Славы, чтобы выманить его и Николая из безопасного лагеря, или их машина, падающая со скалы на какой-то темной, мокрой от дождя дороге.
Что еще хуже, я даже не могу позвонить или написать Николаю, чтобы успокоиться, так как он забыл здесь свой телефон.
— Это так на него не похоже, — бормочу я, снова взглянув на устройство, которое принес с собой, найдя его в нашей спальне. — Он никогда ничего не забывает.
Алина мрачно кивает. "Я знаю. Я никогда не видела его таким обеспокоенным. Ну, кроме того раза с тобой.
Верно. Когда я сбежала, и ему пришлось спасать меня от убийц — инцидент, который теперь кажется прошлой жизнью.
Ставя пустую чашку, я возвращаюсь к окну, моя грудь стеснена, а желудок горит от нервов и избытка кофеина. Я никогда не чувствовала себя таким бесполезной и беспомощной — или таким заключенной. Хотя я с самого начала знал, что Николай не позволит мне покинуть территорию, это почему-то не осозналось до конца до сегодняшнего вечера, когда он наотрез отказался взять меня с собой.
Логически я понимаю, почему — ему не нужно беспокоиться обо мне так же, как о Славе, — но это не меняет того факта, что я не могу быть с двумя людьми, которые мне дороги больше всего… что я застрял здесь, не важно что.