– Ее отец застрелился, а мать спилась.
Роуленд-старший поскреб подбородок.
– Могло бы быть и хуже, – заметил он. – У нее нет родственников, отбывающих срок в Уормвуд-Скрабз?
– Нет.
– Это утешает. В то же время я не уверен, что север Шотландии – место, достаточно удаленное для отдыха твоей матери. Хорошенько подумав, я бы предложил что-нибудь вроде Танганьики или Полярного круга. Но нам необходимо решить, что делать. Чем ты намерен заняться сейчас?
– Я собирался утром позвонить Бренде, – ответил Хью. Его отец что-то прикидывал в уме.
– Тогда тебе лучше позвонить ей сейчас же. Мы должны следить за происходящим. Но…
Роуленд-старший поднялся с кресла, и голос его зазвучал более резко:
– Что бы ни произошло, Хью, тебе нельзя оказаться замешанным в какой-либо публичный скандал или снискать дурную славу. Ясно?
– Послушайте, сэр. У меня нет слов, чтобы выразить благодарность за то, как вы отнеслись к моим проблемам. Но одно я вам скажу. Если дело Чендлера примет дурной оборот, я объявлю Хедли всю правду.
Они посмотрели друг на друга.
– Ты это сделаешь?
– Сделаю.
– Даже, – спокойно произнес Роуленд-старший, – если после твоего признания мисс Уайт окажется на скамье подсудимых вместо Чендлера?
Наступило молчание.
– Однако, – продолжил отец более весело, – взглянем на светлую сторону. Эта неожиданная страсть к правде, каковую прежде я в тебе не замечал в столь опасной степени, может быть вознаграждена. Ты упорно опускаешь главное. Ложь полицейским чинам не всегда приводит к роковым последствиям. Ты не давал присяги и всегда можешь отречься от своих показаний, конечно, если сумеешь предложить взамен доказательства виновности кого-то другого. Если нам удастся – а я уверен, что удастся – доказать, что Чендлер действительно убил Дорранса, пройдя на корт и с корта по теннисной сетке, вы с мисс Уайт сможете без всякого вреда облегчить душу чистосердечным признанием. Но откровенно предупреждаю тебя, что в противном случае ты подведешь девушку под обвинение в убийстве, и тебе это известно не хуже меня. Иди звони по телефону – и будем надеяться, что Шеппи вернется с добрыми вестями относительно сетки.
Хью продолжал бушевать. И бушевал он тем яростнее оттого, что понимал – отец прав. Он прекрасно знал, что скорее увидит десяток Чендлеров, повешенных в ряд, чем позволит причинить хоть малейшее зло Бренде. И вместе с тем, все в его душе восставало против сложившейся ситуации. К тому же его мучило неотвязное чувство, что удача на стороне настоящего убийцы, что они должны лгать и изворачиваться, боясь сделать хоть один неверный шаг, а истинный убийца тем временем смеется над ними. Истинный убийца? Чендлер? А почему нет? Может, и в этом отец был прав? Хью бушевал бы еще больше, если бы Чендлер оказался виновным, а их с Брендой угрызения – совершенно напрасными. Чем больше он над этим думал, тем более убеждался, что трюк с хождением по сетке отнюдь не пустая выдумка. Это было единственно возможным решением. И им во что бы то ни стало надо доказать это.
Но новое направление мыслей влекло за собой еще большую опасность. И вновь его отец оказывался прав. Если Чендлер был на теннисном корте, он мог увидеть то, чего ему видеть не следовало: например, как Бренда несет корзину для пикников. Ведь бульварная газета исчезла из павильона, а это значит, что ее унесли оттуда где-то между семью и двадцатью минутами восьмого. Иными словами – в то время, когда произошло убийство. Образ Чендлера, подобно чертику из шкатулки, возник перед глазами Хью. Невинная жертва Чендлер приобретал все более зловещие черты. Они должны найти Чендлера, должны поговорить с Чендлером, должны выяснить, что ему известно.
Хью сел перед телефоном в холле и набрал Маунтинвью 0440. Он знал, что второй аппарат стоит в кабинете доктора Янга, и не без некоторого любопытства подумал, не придется ли ему обменяться со старым Ником парой-другой резких слов? Но Бренда сразу сняла трубку, – видимо, сидела рядом с телефоном.
– Алло, – сказал Хью и тут же почувствовал, как горло сжимается, а сердце начинает учащенно биться. Перед ним с удивительной ясностью промелькнули события вчерашнего дня.
– Алло, – ответил голос на другом конце линии. Последовала пауза, вызванная смущением.
– Бренда, кроме тебя в комнате кто-нибудь есть?
– Нет.
– Ты думаешь так же, как и вчера? Я имею в виду нас с тобой.
Знакомый голос заставил его отбросить все сомнения, вчерашние события отступили на задний план, и Хью, опасаясь слишком увлечься, заговорил о другом:
– Послушай, я хочу, чтобы остаток дня ты провела со мной. Это очень важно.
– Хью, я не могу! Бедный Ник…
– Пожалуйста. Я не могу объяснить по телефону, но это очень важно. Ты придешь?
В голосе Бренды слышалась нерешительность.
– Хорошо. Когда?
– Мне нужно вернуться туда, чтобы забрать машину. Я встречу тебя примерно через полчаса, мы позавтракаем в городе, и я все тебе расскажу. Идет? Отлично! Что-то случилось?
– Случилось? – Голос слегка удалился, затем снова вернулся, словно Бренда ненадолго отвернулась от аппарата. – Я бы сказала тебе, что случилось! Помнишь того человека, доктора Фелла, который выглядел таким большим и веселым и за весь вечер не проронил ни единого слова? Хью, я боюсь, что он взялся за нас.
– Что заставляет тебя так думать?
– Я тоже не могу объяснить по телефону, – поспешно ответила Бренда. – Ник в любую секунду может въехать сюда, к тому же вернулись слуги и все время подслушивают под дверьми. Доктор Фелл и суперинтендент здесь с девяти утра и… по-моему, они взялись за нас. Я расскажу тебе позже.
Последовала еще одна неловкая пауза – Бренда даже спросила, слушает ли он.
– Да. Все в порядке, Бренда. Выше голову и не беспокойся. Увидимся через час.
Хью повесил трубку. Он довольно долго сидел перед телефоном под лестницей и размышлял, вдыхая знакомый запах старых пальто и зонтов. Теперь он уже не знал, будет ли разоблачение их лжи лучшей или худшей из всех возможных вещей. Он вновь осознал, насколько убедительно звучали речи Роуленда-старшего, который мог своими заклинаниями вызвать юридических кобр из их корзин и заставить плясать под свою дудку. Мог убедить почти кого угодно почти в чем угодно. Разумеется, Роуленда-старшего вовсе не заботила справедливость, но в этом деле она никого не заботила. Каждый, руководствуясь собственными соображениями, старался скрыть правду. А Роуленд-старший просто хотел, чтобы его сына не впутывали в эту историю.
Тем не менее, Хью начинал серьезно относиться к его версии. Чендлер был убийцей и совершил убийство, пройдя по теннисной сетке. Другого объяснения не было. Каждый факт находил свое место в такой версии, разумеется, если ее удастся подтвердить. Если, если, если! Воодушевленный этой уверенностью, Хью поспешил в берлогу отца и прибыл туда одновременно с Шеппи.
Было бы несправедливостью сказать, что Шеппи раскраснелся или запыхался. Такого с ним никогда не случалось. Но он имел вид человека, который многое перенес. Роуленд-старший, едва сдерживая нетерпение, поднялся ему навстречу.
– Вы вернулись, – заметил он, – поразительно быстро. Ну? Вы выяснили относительно сеток?
– Да, сэр, – ответил Шеппи.
– Ну же, ну?
Шеппи был не из тех, кого можно торопить.
– На первый взгляд, сэр, такое предположение выглядит вполне основательным. Могу объяснить, что верх тканевой сетки поддерживается либо толстой проволокой, либо гибким шнуром, состоящим из плетеной стали, натянутым между шестами и заканчивающимся с обеих концов ручкой, при помощи которой сетка поднимается и опускается.
– Да, да, это мне известно. Что дальше?
– Следуя вашим инструкциям, – продолжал Шеппи, бросив на хозяина обиженный взгляд, – мистер Энгус Макуиртер и я проследовали на корты, которые были пусты. Энгус Макуиртер – который, смею сказать, отнесся к нашему предприятию без особого энтузиазма – после некоторых уговоров взобрался на стремянку и прочно утвердился на сетке, для равновесия придерживаясь за стремянку рукой.