Десять месяцев бабушка мучилась – и все родные с ней мучились – а потом умерла.
Алька, припомнив всё это, подумала, что теперь и она сама, наверное, умрёт. Что же такое с ней? Доктор рассмотрел её глаз через увеличительное стекло и поставил диагноз, словно вынес приговор:
– Конъюнктивит у вас, голубушка, инфекционный. О линзах теперь можете надо-олго забыть. Где же вы умудрились его подцепить? Наверное, у меня же в очереди…
И верно, в коридоре на скамейках вдоль стен сидело много красноглазых. В прошлый раз Алька этому значения не придала. А зря.
========== 36. ==========
Температура у Альки – под сорок. И не видит она почти ничего. Сложно представить себе, как до поликлиники дошла. Наощупь, видимо. Поутру, по темноте ещё, от фонаря к фонарю. А вот обратно не добралась бы, если б не Танькин папа. Он заметил, как что-то знакомое бредёт по больничному коридору и стучится лбом обо все углы, и сразу снарядил служебную машину. Алька вначале даже не узнала его сослепу.
Диктофон корреспондент Ярцева передала Светлане-экономике (она забегала к ней в обеденный перерыв), велела спиртом протереть, чтобы бациллы сдохли. И загрустила. Забавно: недавно прыгала от радости, когда записывающее устройство вообще появилось. А теперь хочет, чтобы на каждого корреспондента по отдельному диктофону. И по компьютеру. А то провели, называется, модернизацию производства – оператора пересадили с ротационной машины за компьютер. И машинистку за ненадобностью перевели в уборщицы. А журналисты как царапали ручкой по обёрточной бумаге, так и царапают.
А из-за болезни Алька решила не расстраиваться. Пусть будет больничный вместо отпуска, отдыхать ей давно не приходилось – некем было заменить. Сейчас есть люди, ну и пусть работают. А она полечится от красноглазой гадости, да заодно, может, и нервы в порядок приведёт. Отчего, спрашивается, у неё были галлюцинации? От перегрузок, не иначе. Ну, и оттого, что болезнь уже начиналась.
В квартире пахнет хлоркой. Чисто. Пусто.
В тупой башке вращается магнит.
А на обед какая-то капуста,
И телефон, проклятый, не звонит.
Опять собой заполнила пространство
Навязчивая злая тишина.
В желудке растворяется лекарство.
А за окном торжественно и ясно
По свежим лужам шествует весна.
Весна не весна, а январский снег и двух недель не пролежал, снова утёк ручьями. Алька теперь и стихи сочиняет только на слух, без бумаги. И не читает ничего, и телевизор не смотрит. Только слушает радио, слушает радио. По радио, оказывается, немало передают и мудрого, и забавного. А ещё в городе есть своя местная радиостанция. Нет, Алька и раньше знала, что она должна существовать. Даже встречала тётеньку, которая там работает, на всяких пресс-конференциях по поводу приезда именитых гостей. Но никогда не слышала передач, вещание-то идёт по утрам, когда у неё обычно самая рабочая активность. Ну, вот, послушала и поняла, какую там передают белиберду-белибердень. Чуть-чуть объявлений, и то больше официозных, про приём депутата какого-нибудь. Поздравлялки с днём рождения – одна старушка для другой просит песенку исполнить. Потом какая-то врачиха долго и нудно объясняла, как уберечься от гриппа. (Лучше бы про конъюнктивит что-нибудь рассказала!) Скучно. Даже никаких местных новостей нет.
А ведь можно было бы столько всего придумать! И подборку информации всякой, и интервью в радиогостиной, и развлекуху для молодёжи, да и для пенсионерок тех же – какие-нибудь посиделки с частушками. И поэтов, певцов, музыкантов можно записывать. Алёну с детками, фольклорный ансамбль, Володьку… Финиста… Времени на вещание чуть больше часа? Ничего, можно было бы уложиться. Зато каждый день понемножку чего-нибудь новенького.
Да, когда слепнешь, даже временно, начинаешь что-то понимать в звуковых средствах информации. Столько сразу идей в голове закрутилось. А реклама! В городе торговые фирмы, как грибы, растут. Про каждую сказку сложить, песенку пропеть – это сколько же денег заработать можно!
А для слепых, верно, радио – будто свет в окошке. Алька вспомнила, как писала статью про одного парнишку, незрячего. Он телевизоры и приёмники чинил наощупь. Так вот, он говорил, что для него радио – спасение от пустоты. От пустоты… Не сама ли она от пустоты окружающего мира спасается теперь этими придумками?
========== 37. ==========
Алька капала и капала в глаза. Прозрачные капли, чёрные капли. Бродила по квартире, зажмурившись. Позвонила мама, сказала, что Талька от неё заразилась, а Галька – нет. Бедная близняшка. Но у неё лёгкая форма, она должна выздороветь даже раньше Альки. А ещё мама пообещала завтра прийти к ней, принести продукты и навести порядок. Это она здорово придумала, потому что у Альки даже воспетая в стихах ненавистная капуста уже кончилась. Осталась только горсть вермишели, есть её без сахара и масла очень невесело.
От нечего делать Алька позвонила Румянцеву. Секретарша соединила с Великим и Ужасным на удивление быстро. Алина представилась и тут же выложила все свои соображения насчёт городского радио. Мэрский зам похмыкал в трубку, а когда я закончила, задумчиво проговорил:
– Интересно, и даже очень интересно. Знаете что, Алина… э-э…
– Ивановна, – подсказала она.
– Так вот, Алина Ивановна, запишите-ка на бумаге планчик, как вы себе это представляете. И в пятницу – да, в пятницу – во второй половине дня подъезжайте ко мне.
Алька сказала, что очень-очень извиняется, но ни писать, ни ездить куда-либо ещё долго не сможет. Потому что она на больничном, у неё глазная болезнь, очень заразная.
– Хорошо, тогда лечитесь. Но непременно, непременно позвоните мне, когда выздоровеете.
Надо же! Алька удивилась. Неужели из радийной идеи может что-то путное получиться? Если Румянцев всерьез заинтересовался, он ведь и мэра может уговорить.
А ещё Алька придумала гениальнейшую вещь. Она покрасила свои очки чёрными каплями. Теперь они как будто солнечные, и можно не жмуриться от яркого света. Она даже немного телевизор посмотрела. И в окно выглянула, убедилась: на улице до сих пор одни лужи.
Врач говорил, что светобоязнь может остаться надолго, даже на несколько лет. А тогда, в зеркале, – она ведь видела себя в тёмных очках… Может быть, и правдивое было гадание-то? Да ну, ерунда. Примерещилась чушь всякая. Кто же в наше просвещённое время в такие вещи верит? Ага, а в тот момент, как смотрела в зеркало, верила ведь! Шут его знает… Может быть, есть какие-нибудь магнитные поля, временные-пространственные. Говорили, живёт в нашем городе один чудик, машину времени изобретает. Вот бы Альке с ним поболтать. Взять интервью, а заодно и про эту штуку спросить, про зеркальные заморочки.
========== 38, 39, 40. ==========
Приходила мама. Альке никогда в голову не пришло бы, что она может вот так запросто вытащить веником из-под кровати зажигалку. Серебряную! Ту самую…
– Ты что, – сказала она, – куришь, что ли? Нет? А почему зажигалки под кроватями валяются?
Вопросики провокационные. Тут, как ни поверни, непорядок выходит. Либо Алька курить начала, либо кто-то из её курящих знакомых тут ночевал. Явный намёк на Володьку. Но эта вещица не могла быть Володькиной! Такая шикарная не по карману ему, он всегда пользовался пластмассовыми, дешёвыми.
– Это Танька Ракитина оставила, – вдохновенно соврала Алька. – Мы гадали, свечки жгли. И она уронила.
– Точно, – с нескрываемой иронией произнесла мама, поправляя свою марлевую повязку на пол-лица. – И инициалы на ней нацарапаны как раз Таньки Ракитиной – Вэ А.
– Может, она взяла у кого-нибудь, – пробормотала Алька и почувствовала, как жар приливает к щекам. Если бы и впрямь была Вовкина вещь, то стояло бы: Вэ Пэ. Вэ А – это Витя Афиногенов. Больше никого с такими инициалами не знаю. Но он здесь не был ни разу. Значит, всё же зеркало! Мистика…