Марина прошлась по подвалу. Руки в перчатках, ноги в бахилах. Опустившись на одно колено, она пристально осмотрела букет на полу.
— Розы… Красные, голубые, желтые… — И следующая охапка. — Гвоздики… Красные, голубые, желтые. Цвета совпадают. И вот еще петунии, хризантемы… Тех же цветов.
Она снова обвела комнату взглядом.
— И все валяются на полу. Брошенные… Гниют… Коричневеют..
— И что все это значит?
— Человек, который это сделал, или сам их выращивал, или где-то покупал, но я склоняюсь к первому. В этом помещении витает какой-то… садоводческий дух. Дух флористики. Опять же инструменты…
Марина направилась к верстаку.
— Инструменты никто не трогал?
Фил подошел ближе. Он чувствовал запах ее духов. Ему хотелось обнять ее.
— Один, кажется, забрали на экспертизу. Остальные я попросил оставить.
Она кивнула, продолжая шевелить губами, и взяла в руки серп. Внимательно осмотрев его, она наконец сказала:
— А эти инструменты… немного переделали. Подладили. Это ведь не садовые инструменты, для этих целей ими давно не пользовались.
— Я тоже так подумал.
— И этот верстак… — Она присела на корточки и, закрыв глаза, понюхала изрезанную, в щербинках деревянную поверхность. — Хм… Землей отдает… Но не только.
Она встала и, отряхнув с юбки пыль, отошла к противоположной стене. Рисунок. Она коснулась его ладонью.
— Сначала мы решили, что это пентаграмма, — сказал Фил. — Но мы ошибались.
— Верно, — задумчиво пробормотала Марина, прослеживая взглядом линии на стене. — Это скорее звезда. Но ошибиться и впрямь легко… если, конечно, человек зашорен и лишен фантазии.
Фил промолчал. Что это было, неужели комплимент?
— И это не краска. Экспертизу проводили?
— Еще нет, но образец возьмут. Когда будут готовы результаты, я не знаю. Как ты думаешь, что это?
— Думаю, какой-то естественный материал. Возможно, растительный. Возможно, человеческие выделения. Возможно, смесь того и другого. Не знаю… Что-то в таком роде. Органическое.
Марина выпрямилась и снова окинула помещение внимательным взглядом. Клетка. Подойдя к ней, она обернулась и посмотрела на верстак, затем — на букеты цветов у стены. Потом — на рисунок на стене. Медленно, размеренно она обошла комнату по периметру, останавливаясь у каждого букета. Губы ее все время беззвучно шевелились, лоб был наморщен, словно она производила в уме сложнейшие математические вычисления.
Остановившись в центре, она расставила руки в стороны и, затаив дыхание, принялась вращать ими, оттягивая кончики пальцев. В этот момент она напоминала не то жрицу какого-то языческого культа, не то тренера по йоге.
Фил как завороженный наблюдал за ней. Иной раз ему самому становилось страшно оттого, как сильно он любит эту женщину.
— Ну, — наконец сказала она, — слушай.
Тени на кухне Дона и Эйлин Бреннан удлинялись. Сгущались сумерки, словно кто-то пеленал солнце в серое одеяло.
Они сидели за столом, разделенные молчанием, как ледяной глыбой.
В соседней комнате тишина была иного рода — мирная, спокойная: там у выключенного телевизора дремала Джозефина.
Эйлин, вздохнув, взяла чашку. Чай уже остыл, но она все равно его отхлебнула.
Дон не шелохнулся. Гаснущие лучи солнца играли на его лице, углубляя морщины, не давая покоя.
Эйлин осторожно поставила чашку на подставку. «Цветы Британских островов». Сувенир от подруги. Она даже не обратила внимания, какого он цвета.
— Надо же… Надо же что-то делать…
Ее голос поглотила холодная, тревожная тишина.
— Нельзя же допустить, чтобы он… И дальше… Чтобы он узнал…
— И что ты предлагаешь? — Когда Дон обернулся на ее голос, это было столь же невероятно, как если бы ожил идол на острове Пасхи. — Что мы можем сделать?
— Не знаю… Но что-то…
— Сказать ему, да?
— Возможно.
Уходящий свет трепетал в предчувствии скорой кончины.
Дон покачал головой. Темнота наступала.
— Не думаю, что получится… После всего, что…
Эйлин тяжело вздохнула.
— Тогда как же нам поступить? Он ведь узнает, Дон. Рано или поздно.
Дон промолчал. Тень накрыла уже добрую половину его лица.
Эйлин чуть подалась вперед, чтобы попытаться растопить лед между ними. Голос ее был таким же приглушенным, как освещение в кухне.
— Он все равно узнает. И поймет, что мы скрыли это от него. Каково нам тогда придется? Каково придется ему?
Дон ничего не ответил. Эйлин наблюдала за его лицом. Вздохнув, она опустила глаза на чашку, поднесла ее к губам, но, вспомнив, что чай давно остыл, поставила ее на место.