Она дошла до нужного дома и, прежде чем постучать, постояла несколько секунд на крыльце: внутри вскипала знакомая ярость. Она посмотрела на свою руку, та мелко дрожала. Спрятав руку в карман, Роза медленно, сосредоточенно задышала.
Наконец успокоившись, она постучала.
И едва костяшки пальцев оторвались от двери, все тело ее разительно переменилось. Новая поза — поза готовности. Как только эта дешевая шлюха откроет, ей несдобровать. Как только закроется дверь, начнется урок. Она быстро поймет, что не стоит держать Розу Мартин за идиотку. Пусть знает, к чему приводят такие шуточки, и не повторяет своих ошибок.
О, она будет молить о пощаде. Будет кричать, как сожалеет о случившемся. Будет клятвенно заверять, что больше не будет.
«Да… Она у меня попляшет!» — плотоядно улыбнулась Роза.
Тишина. Никто не открывал.
Роза раздраженно постучала еще раз. Подождала. Ни звука.
Значит, ее нет. После всего этого ее просто нет дома!
Роза обернулась в надежде увидеть Донну, спешащую к ней навстречу, но не увидела никого. Даже парочка люмпенов со своим выродком куда-то запропастилась. Ни души вокруг.
Роза улыбнулась.
А почему бы не устроить Донне сюрприз? Так она еще больше удивится. Так она еще скорее поймет, кто тут главный. Так она еще сильнее испугается.
Последний раз покосившись через плечо, Роза достала кожаный футляр с набором отмычек.
Она готова была свистеть от радости.
Дойдя до архива, Марина нажала на дверную ручку и вошла внутрь.
— Дон, ты здесь?
Ответа не последовало.
Она заглянула в первый проход и увидела именно то, что и ожидала: длинные ряды стеллажей, заставленные старыми картонными коробками. Темно, особенно если учесть, что на дворе еще белый день. Тусклые, мерцающие лампы на потолке. Неровный гул.
«Как в фильме ужасов, — подумала она и тут же мысленно ущипнула себя. — Не будь дурой!» Это обычный полицейский участок в Колчестере, а не «Живые мертвецы в манчестерском морге».
Она прислушалась. Снова окликнула Дона.
Какой-то шум в конце прохода. Кто-то там был.
— Дон, это Марина. Ты…
От тьмы, сгустившейся в конце прохода, отделилась тень и двинулась ей навстречу.
— Дон, это ты?
Фигура вышла на островок света.
Марина шумно выдохнула, хотя и не подозревала, что задержала дыхание.
— Это таки ты. А я уже подумала, что… — Она недоговорила. — Что это у тебя, Дон? Что ты делаешь?
Дон суетливо засовывал что-то под пиджак и, похоже, был не рад, что его застали за этим занятием.
— Марина…
Тусклый свет ламп выхватил его глаза. И Марине совершенно не понравилось то, что она в них прочла. Ей вдруг стало страшно. Этот человек не был похож на добродушного дедулю, присматривавшего за ее дочерью. Этого человека она… раньше не видела.
Спрятав наконец бумаги под пиджак, он надвигался на нее.
Донна свернула с Барак-стрит на свою улицу. Ехала она медленно, высматривая место для парковки. Одну ногу она постоянно держала на педали газа, чтобы в случае чего сорваться в мгновение ока.
Бен сидел рядом. Он молчал, но внутри роились вопросы без ответов. Он начал задавать их, как только она перестала плакать и выпустила его из объятий утром, возле машины. Сил на то, чтобы спорить с ним, кричать или возражать, у нее не было. Она даже пыталась честно отвечать, хотя не могла предоставить ему полную информацию. Но одна фраза мальчика заставила ее задуматься. Сперва она привычно отмахнулась от нее, но, поразмыслив, поняла, насколько важно это может быть.
— А у тебя есть ее книжка?
— Нет, — ответила Донна, хотя даже не знала, что он имеет в виду. — Никаких книжек у меня нет.
— Мама всегда брала с собой свою книжку. — Бен сидел на корточках, ковыряя ботинком землю и поднимая фонтаны пыли. — Она сама ее писала. Говорила, что это история ее жизни. Она говорила, это важная книжка.
— Ну, у нас этой книжки нет, так что не такая она, видать, и важная.
Новое облачко пыли.
— А она говорила, что важная. Говорила, что когда-нибудь ей заплатят, чтобы прочесть эту книжку.
— Ага.
Донна закурила, не обращая на слова мальчика внимания. Практически все ее знакомые считали, что история их жизни — это крайне увлекательное чтиво. Думали, что кто-нибудь обязательно заплатит за их уникальные, неповторимые россказни. Донна прочла достаточно мемуаров о горестях и лишениях и знала, что ничего уникального и неповторимого в них нет. В магазинах под них выделяли целые полки — «трагические биографии». Кому интересно читать о чужих бедах? Только отпетым неудачникам.