Да, она едва не пырнула офицера полиции ножом. Да, она поломала ей ребра. Но этот офицер полиции незаконно проник в дом и напал на нее. Так что, скорее всего, никакой ответственности она не понесет. И, судя по лицу Розы, та думала примерно о том же.
Донна посмотрела на Бена.
— Поставь чайник. Вот молодец.
Мальчик, все еще не решаясь хотя бы моргнуть, ушел в кухню.
— Ты меня подставила, — проворчала Роза Мартин, когда он скрылся из виду.
— Извини, но я должна была отсюда уехать. Как только я узнала, что случилось с Фэйт, я должна была бежать. Она меня предупреждала.
Роза нахмурилась.
— Как это — предупреждала?
— Сказала, что если она погибнет, ну, это… при загадочных обстоятельствах, то я должна взять Бена и бежать. Потому что он — следующий. А потом я.
Роза, похоже, готова была поверить ей, но все-таки не сразу.
— Так зачем же ты вернулась?
Донна с деланным равнодушием пожала плечами. Это ей явно не удалось.
— Забыла кой-чего.
— Что именно?
Она замялась. И эта заминка не ускользнула от внимания Розы.
— Что, я тебя спрашиваю?
Донна вздохнула. Врать не имело смысла.
— Фэйт оставила тут свою книгу. Дневник. В котором написано, кто ее преследовал, что вообще случилось… Она говорила, эта книга стоит денег, если знать, кому продавать.
— Так где же она?
Донна снова пожала плечами.
— Не знаю.
— Не нашла?
— Еще нет.
Роза Мартин улыбнулась.
— Ну, значит, будем искать вместе.
Донна понимала, что выбора нет, и потому обреченно кивнула.
И две женщины, мучимые жуткой болью, уставшие от драки, израсходовавшие друг на друга весь свой гнев, взялись за поиски.
Садовник снова вышел на свободу. Приятно быть на свободе. Нет, даже не так: на свободе быть правильно.
Он дождался, пока уйдет полицейский, и выбрался наружу. Потому что работа не ждет.
О да.
А он ждал — ждал с нетерпением.
Жертва возвращалась к нему. Осталось лишь забрать ее.
Он прошелся вдоль дороги до условленного места. На холме у парка. Под деревом. Никто с ним не заговаривал, никто не смотрел на него. Его не существовало. Равно как и Пола. Но Садовнику было наплевать — ему даже нравилось не существовать.
Он питался энергией незаметности. Энергией людей, игнорировавших его. Он был гораздо сильнее, чем они могли подумать. Он позволял им, снующим мимо, жить лишь потому, что убивать их было слишком хлопотно. Но он был наделен этой властью — властью казнить и миловать, даровать и отбирать жизнь.
Знали бы они…
Сегодня особенный день. Жертва вернется, начнется церемония. И за будущее Сада можно будет уже не беспокоиться.
Но тут его посетила другая мысль — и сердце в груди стало тяжелее. Он горько вздохнул. Все счастье, вся энергия, которой он наполнился, все это высосала из него одна-единственная мысль.
Совершать обряд жертвоприношения было негде.
Дом загубили. Вместе со всеми инструментами. Клетку… клетку тоже загубили.
Но есть ведь другое место! Он мысленно улыбнулся. Камень упал с души. Есть место еще более священное, чем то. Он никогда прежде не пытался совершать там жертвоприношения, но почему бы не попробовать сейчас? Место же идеальное.
Идеальное.
Когда подъехала машина, он все еще был погружен в раздумья. Водитель надел бейсболку и приподнял воротничок, но он все равно его узнал. Сел рядом.
Мэр выглядел недовольным. Испуганным.
Садовник ничего ему не сказал. Просто дождался, пока тронется машина, и только потом снял капюшон.
Насыщенный глинистый запах успокоил его. Заново зарядил энергией.
Он ощущал, как Мэру становится все страшнее.
Вот и хорошо.
Вот и хорошо…
Припарковавшись у входа, Фил вошел в больницу, махнул удостоверением у окошка регистратуры и спросил, где находится мальчик с полицейским караулом. На лицемерное шушуканье по поводу его одежды он решил не обращать внимания.
Поблагодарив дежурную, он проследовал по маршруту, который держал в голове, но за последним поворотом, где он ожидал увидеть Анни, его почему-то встретил Гласс.
Фил остановился. У него что-то оборвалось внутри.
— Добрый день, сэр, — сказал он как можно равнодушнее.
Гласс уже собрался было что-то ответить, но так и замер с открытым ртом.
— Что… Что это еще такое?
— Что вы имеете в виду? — с улыбкой уточнил Фил.
Гласс ткнул в него пальцем.
— Это… Твой наряд.
— Вы же сами видите, сэр, — все с тем же равнодушием в голосе сказал Фил.