Мы оба смотрим на него и ухмыляемся.
– Что? – Раздражение на его милом, искреннем лице только усугубляет ситуацию. Одна из немногих вещей, которая раздражает Ната, – когда над ним смеются. Харпер хихикает, и я не могу удержаться от смеха. В итоге мы с Харпер уже валяемся на песке и задыхаемся от хохота.
– Что такого смешного? – не унимается Нат. – Я не понимаю…
Мы еще долго не можем успокоиться.
Наверное, над таким могут смеяться только дети. Взрослые быстро привыкают к абсурдности этого мира.
Наступают тихие золотые дни. Когда появляется возможность, мы выходим на лодке, но проявляем осторожность. Мы не лазим в пещеры и избегаем открытого моря, предпочитая держаться берега с его укромными закутками среди скал. Я все думаю про Кристи Бэрам, которая исчезла, плавая рядом с Кастином.
Я обрезал у пары джинсов штанины и превратил их в шорты. Чем больше я загораю и чем слабее моя прическа напоминает свой первоначальный вид, тем больше я становлюсь похожим на Ната, и это не может не радовать. У меня возникает мысль, что люди могут принять нас за братьев. Я даже начал немного растягивать свою «а», пока взгляд Ната не подсказал, что я делаю это неправильно.
Я размышляю о своей компенсации. Мне нужно отнестись к этому со всей ответственностью. Я пытаюсь придумать что-нибудь такое, что мы можем сделать вместе: немного опасное, немного сумасбродное. Так мы снова окажемся на равных.
Гениальная идея приходит ко мне, когда я помогаю папе убираться в сарае за домом и натыкаюсь на несколько баллонов с краской. Они старые и ржавые, и сначала я сомневаюсь, что они рабочие. Но когда нажимаю на распылитель, из него вырывается ярко-зеленый фонтан и оставляет неровный круг на моей голой ноге. Я вздрагиваю от неожиданности, и тут у меня возникает мысль.
– Ты сможешь сегодня взять лодку? – спрашиваю я Ната. Мы жарим зефир на углях нашего потухшего костра. Скоро мне нужно возвращаться домой, чтобы поужинать с родителями. Но, надеюсь, ночь только начинается.
– Да. Отец весь день был в море, так что будет спать. Мы же вернемся к рассвету? Для вас, людей издалека, поясняю: это в пять тридцать.
– Я тоже смогу пойти! – оживляется Харпер. – Скажу своим, что хочу пораньше лечь спать.
– О, – обращаюсь я к ней, – ты думала, что тоже приглашена?
Харпер беззлобно меня толкает, а потом растягивает свою зефирину в длинную тягучую соплю. Не успеваю отреагировать, как она аккуратно прилепляет ее к моей голове, и субстанция намертво вцепляется в волосы.
Бойница тихо раскрывается, впуская в комнату теплый ночной воздух и песню камней. Я ловко через нее выскальзываю.
– Надо кое-куда заглянуть, – говорю я. Баллончики с краской валяются в сумке-холодильнике, где я и оставил их накануне. – Есть такое место, где скала похожа на стену и мимо нее проплывает много лодок?
– Пик Пенобскот, наверное, – отзывается Нат. – А что мы собираемся делать?
– Увидишь.
Пик урчит в ночи, как спящий тигр. Рядом с нами возвышается каменная стена. Скала довольно гладкая и идеально подходит для наших целей.
Я встаю в лодке, покачиваясь на легких волнах. Не хочу рисковать с фонариком, лучше доверюсь инстинктам. Достаю из кармана банку краски.
– Уайлдер, – слышу голос Харпер. – Что ты делаешь?
Я оставляю свое сообщение на скале в полной темноте. Остается только надеяться, что оно читаемо. Я все написал заглавными буквами, но меня мотало вместе с лодкой.
Вздыбившаяся вода сбивает меня с ног, и я с визгом приземляюсь на колени Харпер. На вершине забрезжило желтым – кто-то зажег фонарь. Нат заводит мотор, и мы уносимся куда подальше, пока мужчина наверху орет что-то невразумительное, а фонарик рыщет по воде вокруг нас.
– Что ты сделал? – спрашивает Нат, когда скала исчезает из виду и мы замедляемся.
– Я написал: «ЗДЕСЬ БЫЛ ЧЕЛОВЕК С КИНЖАЛОМ».
– Что? – испуганно выдыхает Нат. – Зачем ты это сделал? Вот черт. – Он редко ругается.
– Это из той истории, – удивляюсь его реакции. – Ну, которую вы придумали про Человека с кинжалом. Как про пещеру.
– Эта история не выдуманная, – тихо произносит Харпер. – Это все по-настоящему. Уайлдер, тебе не стоило этого делать. – Тьма открывает многое. В голосе мало что можно скрыть. Харпер страшно. И это не тот театральный, волнующий страх, как она любит, а тихий и самый настоящий.
На секунду мне становится не по себе, но я быстро давлю в себе это чувство.
– Да ладно, это всего лишь граффити.
Но лучше бы я знал, что все по-настоящему. Что он настоящий.