Выбрать главу

Я не стану умолять Мэйвена. Не здесь и не так. У меня достаточно гордости.

– Мои отец и мать погибли, сражаясь с этими зверями, – гневно продолжает Мэйвен. – Они пожертвовали жизнью, чтобы сохранить королевство. Защитить вас.

Хоть я и побеждена, но невольно вскидываю голову и отвечаю шипением на огненный взгляд Мэйвена. Мы оба помним, как умер старый король. Как его убили. Королева Элара внушила свою волю Кэлу, превратив любимого принца-наследника в смертоносное оружие. Мы с Мэйвеном наблюдали, как Кэла вынудили стать убийцей отца, отсечь королю голову и лишиться всех шансов на корону. Я видела с тех пор много ужасных вещей, но это воспоминание по-прежнему меня преследует.

Я, в общем, не помню, что случилось с королевой при штурме Корроса. Состояние ее трупа служило достаточным свидетельством того, что может сделать с человеческой плотью необузданная молния. Я знаю, что убила ее без сомнений, без сожалений, без раскаяния. Внезапная гибель Шейда породила бешеную бурю. Мое последнее отчетливое воспоминание о битве за Коррос – это падающий брат, пронзенный неумолимой, холодной стальной иглой Птолемуса. Каким-то образом тот скрылся от моей слепой ярости, а королева нет. По крайней мере, мы с полковником постарались, чтобы мир узнал о судьбе Элары, и продемонстрировали ее тело во время эфира.

Жаль, что Мэйвен не обладает способностями покойной королевы – тогда он заглянул бы ко мне в голову и увидел, какой именно конец постиг его мать. Я хочу, чтобы он испытал боль потери с той же силой, как я.

Он не сводит с меня глаз, заканчивая свою заученную речь. Одну руку Мэйвен вытянул, чтобы получше показать цепь, связывающую нас. Всё, что он делает, – отработано и доведено до совершенства ради наилучшего впечатления.

– Я клянусь продолжить их дело, положить конец Алой гвардии и истребить чудовищ вроде Мэры Бэрроу – или умереть.

Мне хочется крикнуть: «Ну так умри!»

Рев толпы заглушает мои мысли. Сотни людей приветствуют своего короля и его тиранию. Я плакала, пока шла по мосту, на глазах у стольких Серебряных, обвинявших меня в гибели близких. Я до сих пор чувствую слезы на щеках. И теперь впору заплакать вновь, не от грусти, а от гнева. Как они могут верить ему? Как могут глотать эту ложь?

Меня поворачивают, как куклу. Собрав остаток сил, я вытягиваю шею и ищу взглядом камеры – глаза всего мира. «Смотрите внимательно, – прошу я. – Поймите, что он лжет». Я сжимаю зубы и сужаю глаза, выражая (надеюсь) непокорство, мятеж и ярость. «Я – девочка-молния. Я – буря». Но такое ощущение, что это тоже ложь. Девочка-молния мертва.

Но я обязана сделать последнее усилие ради нашего дела, ради людей, которых я люблю и которые еще свободны. Они не увидят, как в эту минуту я спотыкаюсь. Нет, я устою. Понятия не имею как, но я должна продолжать борьбу, даже здесь, в чреве зверя.

Еще один рывок – и я разворачиваюсь лицом к придворным. Серебряные холодно смотрят на меня; цвет их кожи оттеняют синие, черные, фиолетовые тона, лишенные жизни. В жилах этих людей, скорее, сталь и алмазы, чем кровь. Они изучают не меня, а Мэйвена. И в их глазах я читаю ответ. В них я вижу алчность.

На долю секунды я испытываю жалость к мальчику-королю, который так одинок на троне. А потом, в глубине души, чувствую дразнящий прилив надежды.

«Ох, Мэйвен. В какую же историю ты влез».

Остается лишь гадать, кто нанесет первый удар.

Алая гвардия – или эти дамы и господа, готовые перерезать Мэйвену горло и отнять все, ради чего погибла его мать.

Он передает мой поводок одному из Арвенов, как только мы покидаем крыльцо дворца, и торопливо отступает в огромную переднюю. Странно. Мэйвену так не терпелось меня вернуть, посадить в клетку – и вот он отбрасывает цепь, даже не взглянув на свою добычу. «Трус», – говорю я себе. Ему не хватает сил посмотреть на меня, когда мы не на публике.

– Ты сдержал обещание? – с трудом дыша, спрашиваю я.

Голос, которым я столько дней не пользовалась, звучит хрипло.

– Ты – человек слова?

Мэйвен не отвечает.

Остальные придворные заходят следом. Их ряды движутся без заминок, основываясь на замысловатых правилах этикета. Только я тут неуместна – первая следую за королем, в нескольких шагах позади него, там, где должна идти королева. Но никогда еще я не была так далека от этого титула.

Я смотрю на самого крупного из своих тюремщиков, надеясь разглядеть в нем что-то, кроме слепой верности. Он в белой форме, потной, пуленепробиваемой, застегнутой до горла. И в блестящих перчатках. Не шелк, а резина. Я вздрагиваю при этом зрелище. Несмотря на свою удушающую способность, Арвены не намерены полагаться на удачу, имея дело со мной. Если моей искорке удастся выскользнуть из-под контроля, перчатки защитят их руки и позволят и дальше удерживать меня в ошейнике, в оковах, в клетке. Этот здоровенный Арвен не смотрит в мою сторону – его взгляд устремлен вперед, губы сосредоточенно поджаты. Второй ведет себя точно так же – он шагает с другой стороны, в ногу с братом (или кузеном). У обоих блестящие лысые макушки, и я вспоминаю Лукаса Самоса. Моего добродушного стража и друга, которого казнили из-за того, что я существовала, – и потому что воспользовалась им. Повезло, что Кэл приставил ко мне такого приличного Серебряного в качестве тюремщика. Впрочем, я понимаю, что мне и сейчас везет. Равнодушных стражей будет проще убить.