Когда я наконец поднялся, то увидел, что мальчишка пришел в себя и убежал. Наверное, убежал в дом. Мне бы надо было последовать за ним, но я почему-то перестал его ненавидеть. Наверное, решил, что он уже и так достаточно наказан. Я был уверен, что больше он не потревожит меня. Собака лежала неподвижно при лунном свете, точно брошенная тряпка в масляных пятнах. Чувствовал я себя отлично, так, как чувствуют себя после хорошо проделанной работы. На душе было спокойно, и, довольный, я повернулся и пошел домой. Рука v меня заболела только спустя какое-то время.
Утром к нам пришел отец мальчика и поговорил с моим отцом. После того, как он ушел, отец поговорил со мной. Кажется, он был сердит. Я объяснил ему, что это была самозащита, что животное пыталось убить меня, но он почему-то решил, что я первым напал на мальчика, а собака умерла, защищая хозяина. Даже мой отец придерживался всеобщего заблуждения насчет преданности и верности собак, и мне не удалось переубедить его. Я показал ему рану на плече, но все без толку. Казалось, он и вправду верил в то, что я пытался убить мальчика, хотя это и смешно. Но это был единственный раз, когда мой отец был несправедлив, и спустя короткое время он забыл все это.
И никто больше не издевался надо мной и не бросал в меня камнями.
7 июня
Сегодня я встал рано, собираясь поработать над дневником до обеда. Я перечитал отрывок о собаке. Не думаю, что это имеет какое-то отношение к болезни. В конце концов я был принужден пойти на убийство, чтобы спасти себя, и любой человек поступил бы так же. Но этот случай обнаружил в моей натуре и ярость, на которую я способен, и терпение, которое я обычно проявляю. Поэтому я оставлю эту запись как она есть и продолжу свои усилия по восстановлению в памяти начальных стадий болезни в их последовательности и интенсивности, чтобы они помогли мне предвидеть, каковы будут последующие изменения.
Мои самые сильные впечатления тех ранних лет связаны с лесом. Мы жили за городом в большом старом доме, с окнами, выходящими на лесную опушку. Дом продувался, был холодным и сырым, и мне он не нравился, а вот в лесу мне всегда было хорошо, пока мною вдруг не овладели эти чувства. Я любил ходить в лес один. Я всегда чувствовал себя в безопасности, когда вокруг не было людей. Я и сейчас могу вообразить, как все происходило. Однако воображение неизменно рисует мне картину, освещенную луной. Дневные впечатления не столь сильны, но это, вероятно, оттого, что днем многое отвлекает, и поэтому в памяти фиксируются самые разнообразные ощущения. Но ночью! Помню одну ночь… или это несколько ночей, похожих друг на друга, смешалось в одно впечатление?
Я стоял на небольшой поляне, окруженный высокими соснами. Этот участок леса расположен на небольшом холме, и у подножия холма в тени прятался наш дом. Я видел только верхнюю часть крыши и трубу на фоне неба. На поляне было темно, но вершины деревьев казались белыми от лунного света — серебряные иглы на ветру. Было очень тихо. Несколько пушистых белых облаков плыли по небу, не заслоняя луны. Стоя на этой поляне, я ощутил сильную тоску, какое-то смутное и неопределенное желание. Оно было очень похоже на весеннюю лихорадку, когда ты вынужден сидеть в школе и смотреть в окно на цветы и траву, — только гораздо сильнее. Я должен был что-то сделать, но не знал что. Наверное, тогда я подумал, что это сексуальное желание. Наверное, поэтому и снял с себя одежду. Все снял, даже башмаки и носки, и стоял среди деревьев совсем голый. Было нехолодно, но я дрожал. Одна полоска света пробилась из-за дерева и, казалось, добавила теплоты в холодное лунное сияние, заставлявшее меня трястись. Я стоял, откинув голову и широко раскрыв рот, глядя в небо и дрожа, точно все жилы и нервы моего тела зарядились электрическим током. Не знаю, сколько я так стоял. Наверное, долго, потому что картина на небе переменилась. И вдруг все кончилось. Желание вдруг покинуло меня, и я понял, что кричу. Нет, не кричу… это скорее было похоже на вой или лай. Я замер. Было тихо, темно, мною овладело какое- то странное чувство. Я был совершенно голый, один-одинешенек, и мне было немного стыдно от того, что я делал. Я и сейчас думаю, что на меня нашел какой-то сексуальный порыв. Но при всем, при том я испытал чувство большого облегчения. Одевшись, я пошел домой, и до конца того месяца все было хорошо. Просто отлично. Тихо и мирно. Как я уже сказал, я не знаю, было ли это впечатление одного дня или цепь впечатлений за несколько месяцев и много ночей. Ведь я тогда был очень молод…