Когда подошел официант и немного наклонился над столиком, стоя за спиной Хелен, я был уверен, что он пытается заглянуть ей за вырез платья! Даже сейчас, когда я вспоминаю его сальную улыбку, мне становится не по себе. У него были маленькие усики, вьющиеся волосы — какой-то иностранец, возможно итальянец. У него был акцент, либо он специально говорил с акцентом. Я был зол и недоволен, и стоит ли удивляться, что я вышел из себя, когда он принес мне не тот заказ.
Мне не нравится вычурная, заморская еда. Я заказал обыкновенный стейк с вареным картофелем, без салата. Когда принесли мой заказ, стейк был испорчен каким-то слизистым соусом, и к нему подали картофель со сливками и салат с маслом. Это было отвратительно. В довершение ко всем прочим неприятностям это было уже слишком. Возможно, мне стоило бы сдержаться, хотя у меня и был повод выйти из себя. Возможно, как говорит Хелен, мне и не следовало бросать тарелку в официанта. Но я об этом не жалею. Эти иностранцы должны уяснить, что не имеют права так относиться к приличным людям. Я действовал спонтанно, даже не подумав о том, что делаю. Взял тарелку одной рукой. Официант наклонился ко мне со своей омерзительной улыбкой, и я швырнул тарелку прямо ему в лицо, да так, чтобы в него полетело все, что было на ней. Полагаю, что в тех обстоятельствах это был вполне джентльменский поступок. Я не кричал, не устраивал сцену, не говорил ему ничего. Просто швырнул тарелку в лицо.
И после этого мы ушли. Меня не попросили уйти и, думаю, уважали за то, что я отстаивал свои права, но мы все равно ушли. Когда мы выходили, Хелен плакала, а я шел с высоко поднятой головой, осматривался по сторонам и видел, что все смотрят на нас. Точнее, все смотрели на это непристойное платье, что было на ней. Кто-то усмехался, кто-то был недоволен. Но меня все это мало занимало. Из этой гнусной ситуации я вышел с достоинством.
Хелен, кажется, так и не поняла, что это была целиком и полностью ее вина, но она отправилась прямиком в свою комнату и заперла за собой дверь. Я слышал, как она это сделала. О том, чтобы я это услышал, она позаботилась. Женские штучки, понятное дело. Да я в ее комнату и так никогда не хожу.
Что ж, полагаю, из этого вечера можно будет извлечь хоть одну полезную вещь. Возможно, происшедшее убедит мою жену в том, что нет никакой необходимости так часто выходить на люди.
9 июня
Утром Хелен все еще продолжала сердиться. Какое-то время она даже не разговаривала со мной. Мне-то все равно, я продолжал думать о проведенном впустую вечере и об этом скверном ресторанишке, где берут слишком много и подают не ту еду. Но тут она заявила, что я взорвался без причины. Без причины! Она даже намекнула на то, что это был симптом моей болезни! В середине месяца! Это говорит о том, что она по-прежнему абсолютно не представляет себе, что это такое. Чтобы удержаться и не накричать на нее, я вынужден был вцепиться в край стола. Вид у меня при этом, должно быть, был весьма злой, ибо она ушла, воздержавшись от дальнейших слов. Казалось, она с трудом сдерживается.
Постараюсь быть более терпимым к ее глупости. В конце концов, нормальному человеку это трудно понять. И когда я вынужден был рассказать жене о своей болезни, для нее это было таким потрясением! Я часто задумываюсь: может, этот шок слегка помутил ее разум? Не очень сильно, но достаточно, чтобы объяснить некоторые вещи, которые она делает, из числа неразумных… так, например, она считает, что платье проститутки, которое было на ней вчера вечером, красивое; вечером, точно подростку, ей хочется уйти из дому, а подлинный и оправданный гнев она принимает за симптом моей болезни. Да, я должен быть терпимее по отношению к ней, бедняжке.