Второй гарсон (оборачиваясь к первому). Кто такой Антоша?
Первый гарсон (с упреком). Чехов.
Кристьяно (терпеливо объясняет). Антоша Чехонте — так его назвал учитель богословия в гимназии.
Второй гарсон (с восхищением). Какой человек, этот Антоша! Неужели он написал все эти пьесы? Я видел только одну о трех несчастных сестрах, которые были вынуждены продать свой любимый вишневый сад…
Кристьяно (наставительно). Это две разные пьесы. Одна о трех сестрах, другая о вишневом саде.
Второй гарсон. Может, и так, но для меня они все похожи. Печальные, уставшие люди. Прогуливаются, говорят, опять говорят. Никогда не знают, чего же они хотят. В одной из этих двух пьес меня особенно поразила финальная сцена. Это когда они забыли слугу в доме. Такой старый, верный слуга, совсем один! Они заперли дом, забыв его там!
Первый гарсон (резко обрывает). Это мне напомнило кое–что, маэстро. Спросите его насчет женщин в этих самых домах, которые теперь у нас закрыты. (Кристьяно не реагирует.) Я сам спрошу. Можно? (Ко второму, не дожидаясь разрешения.) Ты в такие дома ведь ходил?
Второй гарсон. Конечно.
Первый гарсон. Мы все ходили. (Украдкой поглядывает на Кристьяно, но тот избегает его взгляда. Ко второму.) Ты входил… осматривался… выбирал. Кого ты обычно выбирал?
Второй гарсон. Блондинку.
Первый гарсон. Какую?
Второй гарсон. Молодую.
Первый гарсон (нетерпеливо). Толстенькую, худенькую, бледненькую?
Второй гарсон. Толстую. Даже если думаешь о ее пошлой профессии, обо всех ее мужчинах, то все равно с толстой возбуждаешься лучше.
Первый гарсон (нетерпеливо и раздраженно). Ты ничего не понимаешь! Мы бы с маэстро выбрали…
Кристьяно (поправляет). Студент Васильев.
Первый гарсон. Студент Васи… выбрал бы худенькую и бледную.
Второй гарсон. Почему?
Кристьяно (цитирует наизусть, нежно). «… И внимание его остановилось на одном бледном, немножко сонном, утомленном лице… Это была немолодая брюнетка, одета в костюм, усыпанный блестками, она сидела в кресле, глядела в пол и о чем–то думала».
Второй гарсон. Это дело вкуса.
Кристьяно (терпеливо). Васильев выбрал усталую, печальную женщину. Мыслящую и чувствующую. Интеллектуалов привлекает внутреннее страдание. Мы, интеллектуалы, предпочитаем созерцание, жизнь, полную страданий. Это особенно верно для Антоши. Он заставляет своих персонажей мучиться, анализировать и препарировать самих себя. Он создает ощущение бесконечной трагедии и страданий. И сколько в этом поэзии! В смерти ребенка, в смерти животного, во впечатлении, которое эта смерть производит на окружающих…
Первый гарсон (показывает на друга). У него умер ребенок. (К другу.) Что ты тогда чувствовал?
Второй гарсон (удивлен, старается это скрыть). Боль… Ужасную боль… (Видно, что не хочет затрагивать эту тему. Это плохая примета — говорить о смерти ребенка.)
Кристьяно (с интересом). Сколько ему было лет?
Второй гарсон (бормочет). Шесть, почти шесть.
Кристьяно. А была у тебя потребность тогда говорить об этом?
Второй гарсон (смущенно). Мне хотелось, чтобы об этом говорили другие.
Кристьяно (оживленно, с интересом). Расскажи–ка!
Второй гарсон. Мне казалось, что он жив, когда о нем говорили. Я видел его в их глазах. Зато…
Кристьяно (жаждая сравнений). Зато?…
Второй гарсон (подбодрен первым, который хочет заставить его играть роль до конца). Помню, ты мне тогда нашел работу, и именно в тот день нужно было туда явиться, иначе я бы ее не получил… По дороге я тебе рассказывал о ребенке, ты советовал насчет работы, рассказывал о новых сослуживцах. И о клиентах. Пара слов сочувствия, и все… Это было ужасно… Они хоронили его, хоронили навсегда.
Кристьяно (возбужден услышанным). Вот видишь, это твое личное переживание, а он и его описал. В прекрасном рассказе «Тоска». У извозчика Ионы умер сын — молодой парень, суть остается та же — он старается рассказать об этом клиентам… (Произнося слово «клиентам», ему приходят в голову слова Геркулеса, и сразу же подозрительно смотрит на первого гарсона. Медленно, с подозрением.) Кажется, я тебе уже рассказывал об этом.