– Прямо, почти как у нас сейчас, – усмехнулась Петра и во-второй раз за час покрылась мурашками. – Да… как у нас.
А кто, в самом деле, знает, была ли на Мертвом Близнеце разумная жизнь и могла ли она истребить себя, как это сделали мы? Может то – стандартный сюжет всех цивилизаций или хотя бы тех, кто стремится сгубить все вокруг? Новая мысль так потрясла Петру, что уснуть ей уже не удалось и до самого рассвета, она задумчиво смотрела на холодные недосягаемые светила, пытаясь понять сущность природы и ее бытия.
* * *
Хорошо, когда у тебя все хорошо. Любовь, родной дом, семья, здоровье, дети и, главное, чудесный мир за окном, наполненный ароматами лучших времен. Жизнь благополучно обустраивается у большинства людей уже после двадцати, но задолго до тридцати лет. После, может быть все что угодно, но то, что было «до» почти у всех одинаково. Как это называется? Трудный возраст? Подростковая депрессия? Ну, будем считать, что-то вроде того. Что мы чувствуем в период с тринадцати до семнадцати? Не нужно отвечать – вопрос риторический. Первая любовь, слишком часто безответная, непонимание со стороны родителей и учителей, тяга ко всему запретному. Возраст, в котором мы склонны совершать ошибки. Сигареты, алкоголь, нередко наркотики? Да. Плохая компания, гулянки по клубам допоздна? Конечно. Агрессия на весь мир, желание кому то что-то доказать? Ну, разумеется. В чем же причина столь неадекватного поведения? Ответ чрезвычайно прост, но не до конца понятен: поиск самого себя. Но что бы это значило?.. А вот что бы ни значило, чем бы не являлось, но переходный период из детства во взрослую жизнь переживается нами тяжело. Не всеми, соглашусь. Но многими. Именно тогда любая проблема кажется неразрешимой, на каждой из них постоянно сходится клином свет. Петре это было слишком знакомо. Многие забывают те тяжелые для психики времена, пытаясь абстрагироваться от плохих воспоминаний, оставив лишь хорошие. Именно поэтому, взрослым (опять же не всем) достаточно трудно понять важность подростковых проблем. Чаще всего они лишь отмахиваются от них, как от незначительных пустяков. Петра совсем недавно преодолела барьер, пропускающий ее в мир взрослых, а потому след о тех временах был еще очень свеж. Но сейчас, когда она сидела на мокрой траве, мокрая и голодная (ей не удалось поймать ни одного животного за целую неделю), грязная, злая, с жуткой болью где-то в грудной клетке, с мелкими царапинами по всему телу и одной большой, косо тянущейся от колена до середины икры (упала с дерева на острый сук) Петра вдруг поняла: подростковые проблемы – сахар. Самый настоящий, карамелезированный, приятно пахнущий и чудесный на вкус, чертов сахар. Теперь-то она знала, как прекрасно страдать от неразделенной любви, смотреть мелодрамы и плакать от того, что у нее все не так романтично. Хотелось бы вернуть те дни, когда глобальной проблемой являлся выбор платья на школьный выпускной. Но нет. Теперь все иначе. Теперь все слишком серьезно.
Петра перестала считать дни. Сколько она уже слоняется в одиночестве? Полгода? Восемь месяцев? Год? Конечно не год, иначе засуха, которая встретила ее в далекий первый день, повторилась бы снова. Но дожди идут и идут себе, не каждый день, но слишком часто, чтобы успеть ей осточертеть. Однажды она даже подхватила простуду, боясь как бы она не оказалась гриппом, ангиной или еще какой-нибудь дрянью. Но, к счастью, обошлось. Она несколько дней покашляла, посопливила и вроде как пошла на поправку. Боль в груди начала сопровождать ее совсем недавно, буквально, на днях, но Петру это уже мало волновало, потому, что кашель вернулся с новой силой, не давая ей спать по ночам и охотиться днем. Она заливалась в непрекращающемся лае, отхаркивая склизкую мокроту, пыталась вздохнуть глубже и снова заходилась кашлем. Она не хотела об этом думать, но в глубине души осознавала, что на простую простуду ее состояние уже не тянет. Скорее всего, Петра подхватила воспаление легких. Однажды в детстве, она уже встречалась с недугом после того, как перекупалась в аквапарке лучшего детского лагеря столицы. Перенесла пневмонию девочка крайне тяжело, родители поставили на уши лучших врачей города. Петра выкарабкалась, но с тех пор путь в лагерь ей был закрыт, и в следующие годы она коротала каникулы исключительно в санаториях. В те далекие времена Петре только-только исполнилось семь лет, но она хорошо помнила, как ее пичкали таблетками и даже ставили уколы. Что делать теперь, когда больше нет ни больниц, ни таблеток и врачей? Она старалась больше не выходить в дождливую погоду, сжималась комочком в шалаше и пыталась уснуть. Петра не могла видеть себя в зеркало, но догадывалась, что, скорее всего, выглядит как помидор от жара, временами наступающего на нее. Так плохо, как в дни непрошенной болезни ей никогда не было, но тем не менее она не останавливалась: как и прежде она каждое утро снималась с места, шла по берегу моря так долго, сколько могла. Когда на небе появлялись признаки непогоды, она с трудом, но очень ловко строила жилище и пряталась. Ни о какой охоте не могло быть и речи, но с недавних пор Петра освоила рыбалку. Из выгоревших на солнце волос она выбрала самые светлые пряди, связывала их вместе и прикрепляла к длинной палке. В кроссовках, там где мягкий ободок облегает лодыжку, Петра обнаружила выпирающую проволоку. Из нее она смастерила крючок. С наживкой проблем не возникло. Рыба теперь была совершенно непуганая, клевала даже на малютку рака-отшельника, безусловно, не считающегося деликатесом. Правда, улов был не таким частым, как хотелось бы, но это лучше, чем ничего. Нынешним утром Петра проснулась еще слабее, чем прежде. Сил не было, даже чтобы сходить на водопой. Пересилив себя, Петра все же поднялась и, еле волоча ноги, поплелась к морю. Петра присела хлебнуть водички. Но подняться обратно ей уже не удалось. Голова закружилась, и мир закрутился, уходя из под ног.