Задыхаясь от ужаса, я увидел, как Фрэнка вытряхнули из сачка на доску. Он еще раз подпрыгнул, инстинктивно пытаясь увернуться, и в следующее мгновение огромный нож снес ему голову. Тем же ножом неторопливым движением голова Фрэнка была отправлена под стол в помойное ведро. По телу Фрэнка пробежала судорога. Чудовище ухватило его толстыми, но очень проворными пальцами, и обмакнуло со всех сторон во что-то белое и рассыпчатое. Взметнулось веселое белое облачко. Тело бедного Фрэнка, словно одетое в белый саван, полетело на раскаленную чугунную штуковину, которую чудовище проворно пристроило на прирученное пламя. Сильно зашкварчало, пламя метнулось и подернулось по краям синим. В разные стороны брызнули блестящие раскаленные капли. И тут я почувствовал запах. Этот ужасный запах, который был всегда, но он был неявным, как бы фоновым, чуть слышным, а сейчас он ударил удушливой смердящей волной и перекрыл мне дыхание.
Наверное, я слышал, как страшно закричала Холи. Как рвало Роя и как захрипела Дороти. Наверное, я это слышал. Наверное, я чувствовал, как они мечутся и рыдают там, за завалом. А может быть я все придумал себе, лежа оглушенный и обездвиженный, почти без дыхания, в углу проклятой клетки. Я просто лежал под бревнами, лежал и плакал, глядя на пламя.
За стеклом двигались чудовища. Я хорошо мог их видеть из своего укрытия. Одни приходили по одному, другие – группами. В какой-то момент я понял, что это их семьи – там были чудовища поменьше и побольше. Они садились за столы, издавали громкие звуки, возможно, они даже смеялись. Ветер перебирал их волосы, и узорчатые шторы на окнах взлетали и весело хлопали. Сквозь распахнутое окно я мог видеть море – синие, такое обманчиво близкое и такое недостижимое.
Иногда чудовища подходили к клетке и разглядывали нас, застывших в молчании, раздавленных ужасом, парализованных отчаянием. Они выбирали нас! Теперь каждый из нас знал, что обозначает этот тычок пальцем в стекло и громкий звук. Мы точно знали, что нам уготовано – и невозможно было как-то успокоить себя или обмануть. Мы понимали, что это только вопрос времени – когда сачок доберется до тебя. Мы думали только об одном – кто будет следующим?
Когда сачок поволок Дороти, она выворачивалась всем телом, вырывалась и все пыталась посмотреть в последний раз на спящую Миди. Рой вдруг бросился на сачок. Сачок совершал свой смертельный полет по клетке, а Рой бросался на него раз за разом, снова и снова, пока стеклянная крышка не рухнула ему на голову. Рой медленно и безжизненно опустился на дно – распластанный и неподвижный. В следующий раз забрали и его.
Я видел, как погасли золотистые глаза Эли. У нее были красивые глаза и красивое сильное тело. Наверное, она была оглушена, потому что совсем не сопротивлялась. Она лежала мирно, расслаблено и покойно. Самым кончиком острый нож одним ужасным и в то же время завораживающим точным движением провел длинную узкую линию на ее теле – от головы и до самого низа. Я задохнулся – мне вдруг показалось, что в этот самый момент она тоже видит меня! Ее лицо были совсем рядом, за стеклом, она смотрела на меня в упор! Жизнь ушла из нее тихо-тихо, словно вытекла. Глаза Эли заледенели, и мутная пленка закрыла их как покрывалом. Несколько томительных мгновений ничего не происходило, а потом из открывшейся раны на окровавленную доску неспешно сползли разноцветные блестящие внутренности.
А с Миди ничего ужасного не случилось, правда. Она заснула в своей норе-домике, когда мы все задыхались от недостатка воздуха. Мальку – много ли надо, сами понимаете. Волна от очередного сачка выплеснула ее тельце из домика, и она тихонько всплыла вверх, белея беззащитным младенческим брюшком. Одно движение – и она уже в ведре под столом. Несколько мгновений Миди лежала на маслянистой, радужной поверхности, а потом та расступилось под ее весом и медленно, печально и нежно скрыла с глаз. Миди так и не проснулась. Она ничего не видела и не успела испугаться.
Иногда мой измученный мозг выключался, и я впадал в состояние странного обморока. Отдельные моменты выпадали из моего сознания, и на их месте образовались черные пустоты тишины и покоя. И в это время я слышал звук отдаленного прибоя, я слышал, как трется вода о камень и кричит падающая к воде чайка.
Позже, гораздо позже, я понял, что наступила ночь, и что в клетке я остался один. Чудовища не заметили меня под бревнами и камнями, окраска у меня не слишком приметная. Да и чудовищ за стеклом уже не было – должно быть, им тоже надо иногда спать. Хотя в это и трудно поверить. На темном окне проступило полукругом написанное «наротсер йынбыР». За окном горел синий неоновый карп в цилиндре, который изящно опирался на трость, скрестив плавники-ножки. Карп чуть слышно гудел и подрагивал.