Случилось так, что о. Лев оказался против о. Аркадия. Батюшка заметил это и знал, что они не выносят друг друга, он про себя пожалел, что не рассадил их иначе. А они случайно взглянули друг на друга, некоторое время смотрели, не отрываясь, а потом враз опустили глаза к тарелкам.
Матушка так долго, любовно и осторожно разрезала пирог, что гости совершенно примолкли, наблюдая за нею.
-- Скорей, Леночка, скорей... раздавай дары свои, -- смеялся батюшка, -- ишь как всякому поскорей счастья-то хочется.
Тут завязался разговор о счастье.
И разговор становился все оживленнее по мере того, как уменьшались размеры пирога. От пирога шел сочный, вкусный пар. Челюсти работали исправно и даже шумно, а тарелки все тянулись за новыми кусками. Батюшка ораторствовал, что счастье на земле недостижимо, ибо, чего бы человек ни достиг, ему всегда хочется большого.
На это рыжий дьякон, осмелившись, заявил.
-- Враки!
Но тотчас испугался своей смелости и спрятался за негра.
Все со смехом повернулись к нему.
-- Вот счастливец-то сидит.
-- Вот где притаился.
-- Неужели вы, о. дьякон, всем довольны и ничего в своей жизни не желаете?
Дьякон сделался красен и потупился.
-- Желал бы... еще одного негра.
-- Ха-ха! вот видите...
Но дьякон вытянул к углу свою худую руку.
-- Там! Есть! Другой!
И при общем смехе он встал и сменил пустого негра на полного. Возвратясь к столу, он как бы достиг предела земного счастья, прижав негра к груди, он с блаженной улыбкой защищал его от притязаний соседей, а потом спрятался за него и больше не появлялся, хотя над ним некоторое время еще и подсмеивались.
-- От малого человек счастлив!
-- Да-а, -- гудел о. Аркадий, -- но и малое-то нужно в двойном количестве. Я знавал одного... священника, который, имея одну жену, пожелал еще и другую.
Он скользнул взглядом по о. Льву и чуть-чуть улыбнулся.
-- И за это в свое время под судом был.
Все при этих словах как-то странно потупились, а потом враз заговорили, как бы желая замять какую-то всем понятную неловкость.
Все принялись выражать свои желанья.
Батюшка оживленно говорил, что предел его желаний составляет богатый приход в соседнем уезде, а черный священник со строгим лицом, перебивая его, среди общего шума говорил с оттенком мечтательности о вороном жеребце.
Только о. Лев молчал.
Быстро истребив пирог, он уединенно беседовал со свиньей в шляпе. Но после слов о. Аркадия, содержавших, по-видимому, понятный для него намек, он резко отодвинул тарелку, отставил свинью и с угрюмой мрачностью сверлящим, сверкающим взглядом, уже не отрываясь, смотрел в лицо о. Аркадию. Матушка, в тревоге, пыталась отвлечь его от этого опасного созерцания, предлагая пирога, но он только отмахнулся, не взглянув на нее.
Но зато другие тянули тарелки к матушке.
-- И мне! И мне! Уж очень вкусно...
Матушка сияла.
Она была горда и счастлива, что пирог ее всем так нравится, только иногда, присматриваясь к лицам гостей, шептала.
-- Отчего же до сих пор нет счастливого?
Между тем разговор зашел вообще о счастливых людях и принял очень шумный характер. Каждый непременно хотел рассказать историю о счастливом человеке и потому все говорили враз, никто друг друга не слушал. Черный священник, мечтавший о вороном жеребце, подробно повествовал о знакомом помещике, у которого конский завод, в силу чего человек этот и являлся, по мнению священника, наисчастливейшим. Батюшка, с своей стороны, считал счастливцем некоего о. Стратоника из Белорецкого завода, ибо в приходе этом в праздники медную монету считают ведерками а серебра бывает так много, что счету его посвящается особый день в неделе. Недавно, по словам батюшки, о. Стратоник привез из города матушке в подарок шляпку в шестьдесят рублей.
-- Страусово перо! -- кричал батюшка.
И в восторге хохотал, потирая руки.
-- А матушке шляпка не понравилась, она взяла да и села на нее... ха-ха! Сами судите, в каких люди капиталах живут.
Митрофаныч перебивал батюшку и пытался его уверить, что высшее счастье на земле -- быть дьяконом.
-- Наше дело дьячковское -- подчиненное, поповское же перед Богом и чиноначалием ответственное. Дьякон же на середке сидит, лицо священное, независимое и беззаботное...
Он закончил с пылом и воодушевлением.
-- Яко райская птица!
Над ним посмеивались.
-- А хочется быть дьяконом-то?
Он в ответ только засмеялся продолжительным беззвучным смехом, как бы затрясся с головы до ног, и занялся эйфелевой башней.
О. Аркадий вздохнул и, избегая смотреть на о. Льва, мечтательно прогудел.
-- Мне бы... только камилавку!
Батюшка хохотал.
-- Предел желаний?
-- Разумеется.