— Теперь оставьте его в покое. Все остальное сделает сама природа и ее целительная сила, — сказал Оскан. — Смотрите, он уже засыпает. Скоро он забудет о боли.
Фиррина вновь посмотрела на юнца как на умалишенного.
— Что ж, я рада за него. Лично я еще не скоро забуду этот короткий, но страшный бой.
Вернувшись в главную пещеру, Фиррина села отдельно от других солдат и долго смотрела на огонь, вдыхая душистые ароматы земли и зелени, доносившиеся снаружи. Мужчины притихли, устав после всех передряг этого дня. Принцесса отправила одного дружинника во Фростмаррис доложить королю о происшествии, и теперь оставалось только ждать, когда закончится гроза и можно будет отправиться назад в город. Гром и молния уходили дальше на равнины, но дождь по-прежнему хлестал, с яростным шипением продираясь сквозь плотный лесной полог.
Спустя некоторое время из прохода, ведущего во вторую пещеру, появился Оскан. Он вымыл руки и повернулся к огню помешать в небольшом котелке, давно булькавшем над огнем без присмотра. Из котелка запахло так аппетитно, что у Фиррины заурчало в животе, да и солдаты с любопытством стали поглядывать в сторону очага.
— На скамье у входа есть плошки, — громко сказал Оскан, обращаясь ко всем гостям.
Солдаты наперегонки кинулись к упомянутой скамье и похватали посуду, а Оскан разлил по плошкам густое варево.
Один из солдат, вспомнив о чинах, сначала накрыл «стол» для Фиррины, с неловким поклоном поставив на камень перед ней миску и положив рядом деревянную ложку и ломоть хлеба. Дружинники по опыту знали: когда на принцессу находит царственная блажь, лучше забыть о том, что обычно они с ней держатся запросто. По-видимому, ей вздумалось произвести впечатление на юного целителя, поэтому пока придется соблюдать всякие церемонии. А уж на следующем же уроке фехтования Фиррина снова станет прежней.
Принцесса вздохнула. Это же просто солдаты и конюхи, разве можно от них ожидать мастерства дворцовых церемониймейстеров? Она величественно кивнула, и дружинник удалился, чтобы расположиться по другую сторону от очага, где шумно чавкали его соратники. Девочка осторожно попробовала варево. Это оказалась мясная подлива, на удивление сочная и щедро приправленная незнакомыми ей летними травами и пряностями. Хлеб был не хуже того, что пекли при дворе. Фиррина подняла голову и вдруг увидела, что Оскан со своей миской идет к ней, явно намереваясь присоединиться. Каков нахал! Как особа королевской крови она ожидала, что чужак оставит ее в гордом уединении на время трапезы, так нет же! Теперь придется вести с ним беседу, а Фиррина сомневалась, что сможет говорить, не краснея от смущения. Она всегда терялась, когда оказывалась в незнакомых обстоятельствах, особенно если они хоть немного затрагивали ее лично. Принцесса была ярко-рыжей, с бледной, полупрозрачной кожей, которая сводила на нет все ее попытки скрыть свои чувства. Можно сколько угодно презрительно вздергивать подбородок и поджимать губы, но румянец цвета летнего заката, разлившийся по щекам, выдает с головой.
Оскан, даже не спросив разрешения, уселся на низкий табурет рядом с принцессой.
— Как жаркое? — спросил он, словно разговаривал с одним из солдат.
— Недурно, — холодно и с достоинством ответила Фиррина.
Юноша кивнул, как будто и не ожидал другого ответа.
— Наверное, при дворе каждый день устраивают пиры, да? У вас ведь такие повара…
Ну конечно, откуда такому неотесанному мужлану знать о том, как живут в королевском замке! Фиррина решила снизойти и просветить его.
— Не каждый день. Но повара у нас определенно самые искусные во всем Айсмарке.
Он снова кивнул.
— Еще бы.
Девочка резко посмотрела на него: не издевается ли он? Но мальчишка сидел с совершенно невинной физиономией.
— Солдаты говорят, ты сын Белой Эннис, ведьмы, — сказала принцесса. — Где же она? Даже женщины, обладающие магической силой, обязаны выказывать уважение наследнице Айсмарка, если она почтила их дом своим посещением.
Оскан как-то странно глянул на нее.
— Верно, но даже принцессе Фиррине Фрир из рода Линденшильда Крепкая Рука не под силу приказывать мертвым. Они обычно глухи к требованиям об уважении.
— Ах! — воскликнула девочка, покраснев как никогда в жизни — до темно-малинового цвета. — Я не знала…
— Ничего, — сказал Оскан, прожевав и проглотив мясо. — Я знаю, что ты не хотела грубить.