- Я обожаю твою квартиру, дядя Фрэнсис, - сказала Шафран. ‘Я часто думала, на что это похоже. Когда вы переехали сюда?’
- Летом 39-го, как раз перед взлетом воздушного шара. Типичное невезение, я мог бы получить ее за половину цены, скорее даже за четверть, если бы подождал еще три месяца.’
- Разве это не прекрасно, что успех компании сделал жизнь намного приятнее для всех? Студия Дориана в Алексе просто божественна.’
‘Знаешь, я сыграл свою роль. Это был не только твой благословенный отец.’
- О, я знаю. Вы ввязались во все эти немецкие дела. Это так печально, что все должно было закончиться. Слушай, ты не мог бы принести мне выпить, а?’
‘О да, конечно. Забыл о хороших манерах’ - буркнул Фрэнсис. ‘По правде говоря, у меня не так уж много гостей. На самом деле почти никто. Парень через некоторое время забывает, как быть приличным хозяином, если не держит руку на пульсе. Ты пьешь? Я имею в виду алкоголь?’
‘Да, конечно, - хихикнула Шафран. ‘Я уже совсем взрослая, мне почти двадцать два.’
‘Действительно? Господи, как летит время! Итак, какой твой яд?’
На секунду Шафран вспомнила человека, которым Фрэнсис Кортни был когда-то и мог бы быть до сих пор, если бы не предпочел жить в горечи, а не в надежде; подчеркивая все зло, причиненное ему, а не в доброте; подозревая мотивы других, а не доверяя общей порядочности.
- Не могли бы вы сделать мне мартини?’
‘Не понимаю, почему бы и нет. Я сам любитель виски.’
Шафран нашла себе стул и положила открытую сумку на подушку рядом с собой, пока Фрэнсис готовил ей коктейль. Он был холодным и крепким, с едва заметным намеком на вермут. - М-м-м, - сказала она, - это прекрасно. Ты должен открыть свой собственный бар, дядя Фрэнсис, назови его "Бар и гриль Кортни".’
Фрэнсис уже сел. Его стакан, который он снова наполнил после того, как приготовил мартини для Шафран, был уже пуст.
- Послушай, дядя, тебе надо еще выпить. Не вставай, я принесу его тебе.’
Она взяла его стакан, подошла к бару, снова наполнила его и поставила на столик рядом со стулом Фрэнсиса, рядом с мраморной настольной лампой в форме классической колонны. Затем она подошла к окнам, открыла одно из них и встала, прислонившись к раме. ‘У тебя просто дух захватывает, - сказала она. - Я вспоминаю эту песню ... - она напевала первые такты ‘Ты принадлежишь мне": - Видишь пирамиды вдоль Нила ...
Ну же! - Подумала Шафран, пытаясь вспомнить вторую строчку. Вылезай из этого кресла. Ты должен стоять на ногах!
- Пойдемте посмотрим, дядя Фрэнсис, мимо проплывает один из ресторанных катеров. На палубе танцуют люди. Послушай! Ты слышишь музыку?’
Фрэнсис осушил стакан и неуверенно поднялся на ноги. ‘Я все время вижу, как они проходят мимо, но если ты настаиваешь ...
Шафран подождала, пока он встанет рядом с ней, почти так же близко, как мог бы быть любовник, и затем сказала: - "Итак, дядя Фрэнсис, почему вы предали нас немцам?’
Я ничего такого не делал! - Запротестовал Фрэнсис. Он вдруг осознал, что пьян. Он не мог ясно мыслить, не мог придумать, как выбраться из ямы, которая, казалось, становилась все глубже и глубже, чем дольше длилась ночь.
‘Да, это так! - рявкнула девушка. Теперь она перестала изображать милую маленькую племянницу, и в ее голосе зазвучали жесткие, агрессивные нотки, когда она продолжила: - Ты сказал им, что твой брат отплывает в Пирей ... твой родной брат! Человек, который спас тебя от банкротства. Человек, чьи деньги позволили тебе купить этот нелепый Джин-Палас, где ты можешь жить в полном одиночестве, никто не приходит, бу-ху-ху.’
‘Я заработал деньги, на которые купил это место! Я так и сделал! Только не он!’
‘Если так, то только потому, что ты продался нацистам. Признайся, ты работаешь на них. Ты сказал им, куда направляется Звезда Хартума, не так ли?’
Она ткнула красным ногтем ему в грудь, чтобы подчеркнуть свою мысль.
‘Ты ведь сказал им, что он забирает греческое золото, не так ли?’
Она снова ткнула его, на этот раз сильнее.
- Прекрати это делать!’
‘О, разве тебе не нравится, когда к тебе приходит девушка? Ну, я не могу сказать, что меня волнует, что тебе нравится или не нравится. Мой отец, твой брат, лежит в больнице с раздробленной ногой. Он может больше никогда не ходить ... из-за тебя.’