Я чувствовала, что он печален, но не задавала вопросов. В машине он положил голову мне на плечо и молча просидел всю дорогу. Идея с речными трамваями перестала казаться мне такой уж хорошей.
— Я надеюсь, что это тебе понравится.
— А почему мне не должно понравиться?
— Ты не хочешь узнать, куда мы едем?
— Ну, нет, это ведь сюрприз.
— Ты устал?
— Это работа, я замучался с этой краской.
Он только слегка удивился, когда мы приехали на место, сказал со смехом:
— Ах да… речные трамваи…
Затем добавил:
— Я надеюсь, что у них есть аспирин и мне станет лучше.
Мы сели напротив друг друга, в окружении свечей. Цыганские скрипки исполняют «Очи черные», «Подмосковные вечера», мы имеем возможность послушать весь репертуар настоящей славянской души. Корабль покачивается, мне кажется, что я немного пьяна, хотя мы едва допили наши бокалы шампанского. Я рассказала ему несколько глупых историй о вчерашней съемке, он смеется из вежливости, и я это чувствую. Вокруг нас разворачивается панорама Парижа.
Я начинаю нервничать, тишина затягивается, он очень тщательно ест лангуста. Я зажигаю сигарету, рука немного дрожит, но, к счастью, он смотрит в тарелку. Наконец я говорю:
— В чем проблема, Марко?
Он поднимает на меня глаза, и взгляд у него такой, как будто он только что свалился с неба на землю.
— Какая проблема?
— Пожалуйста, не будем притворяться. Мы заслуживаем лучшего, разве нет?
Он не отвечает, делает глоток шампанского и достает из пачки сигарету.
— Это так тяжело?
Он говорит, не глядя на меня:
— Да.
Приходит официант, чтобы забрать тарелки, на пару минут мы отвлекаемся. Я жду, когда официант уйдет, чтобы продолжить:
— Ты виделся с женой, и встреча прошла хорошо? Так?
Его молчание — уже ответ. Он кладет руку поверх моей руки:
— Я предпочел бы, чтобы она прошла плохо.
— Почему?
— Мне хорошо с тобой.
Он больше не отводит взгляда, мое горло сжимается, я вижу в его взгляде все чувства, которые он ко мне испытывает. Нежность, растерянность, сожаление. Мне тоже хорошо с тобой, Марко, я хотела бы тебя встретить в другой жизни, хотела бы быть одного с тобой возраста, жить вместе, чтобы нам было двадцать или тридцать лет, чтобы мы занимались любовью, родили детей, я хотела бы тебе все это сказать, эти чувства разрывают мне сердце. Но я говорю лишь:
— Я не имею в виду комфорт, я говорю о любви.
Он молчит. Я беру свой бокал, прошу Марко наполнить его и поднимаю:
— Ты не чокаешься?
— Мне грустно.
Мне тоже грустно, Марко, ты не представляешь, как мне грустно. Я хочу покинуть это место, бежать домой, закрыться у себя и уснуть. В лучшем случае. Но мы пленники на этом речном трамвае. У нас еще целый час, напротив друг друга, при свечах, со скрипками, которые плачут позади нас, а мимо проплывает Париж.
Мы молчим, он берет мою руку и сжимает ее в своих ладонях. Мне удается ему улыбнуться, я тихо говорю:
— Мы весело смеялись вместе… Это не всем дано, не правда ли?
Он кивает, тоже пытается улыбнуться, но у него получается далеко не так хорошо, как у меня.
Когда мы садимся в машину, он хочет меня поцеловать, я позволяю, его намерения становятся яснее, мы занимаемся любовью стремительно и лихорадочно. Я знаю, что это в последний раз. Это мешает мне получать удовольствие.
Наш первый раз тоже был в машине, и его звали Патрик. Кажется, что это было очень давно. Он хочет проводить меня до дома, но я отказываюсь. Он не настаивает.
Я провожаю его в этот немыслимый пригород, к подъезду маленького грязного дома. Он показывает мне окно под крышей: его комната в бабушкиной квартире. Прежде чем выйти из машины, он целует меня еще раз, страстно, упоительно, долго.
Я первая нежно его отталкиваю. Очень быстро уезжаю, не смотря в боковое стекло. Я начала плакать в машине, слезы текли ручьем, жгли мне глаза. На некоторое время я должна была остановиться, пропустить первую волну.
Дома слезы вернулись. Я не пыталась себя успокоить. Я отдалась этим слезам освобождения и почувствовала смутное, тягостное удовольствие, которое иногда сопровождает боль.
Я никогда больше не видела Марко. Я время от времени дарю себе общество молодого человека, но на этом сравнение заканчивается. У меня нет тоски о прошлом, только ощущение, что я испытала что-то важное в жизни.
Моя сестра определенно потеряла надежду пристроить меня в хорошие руки. Я остаюсь свободной женщиной.