Неожиданно вспоминаю недавнюю бомбежку. Ошибся я тогда здорово, никаких немецких 'штырлицев' вокруг нашей группировки не было. Просто к расположению штаба вела такая накатанная дорога, которую даже с самолета различить можно было. Все машины, все танкетки посыльных, все грузы все шло по одной дороге. Немцы это дело засекли, да, похоже, еще и сфотографировали что-то, вот и бомбили нас как проклятые. Надеюсь 'доблестные гитлеровские соколы' записали нас в уничтоженные цели. Тогда и появление наше для немцев полной неожиданностью будет. Кстати, про неожиданность…
— Товарищ Москалев, подойдите ко мне.
— Слушаю, товарищ майор.
— Есть у меня одна идея…,
Несколько минут объясняю командиру приданного взвода сапер пришедшую в голову идею. Он у нас маскировкой и ложными позициями занимается, пусть и воплощает. В наше время, при хайтековском оснащении разведки, такое вряд ли сработало бы, а здесь, я думаю, вполне сойдет.
— … но только добровольцы. И укрытия для них понадежнее отройте, чтобы не всякая бомба взяла. К 6.00 завтра жду доклада.
— Есть товарищ инженер-майор. Сделаем.
Точно сделает. Энтузиаст еще тот, да и взвод у него подобрался ему под стать. Кулибин на стаханове. Все делают с выдумкой, в срок, а то и ранее и часто на голом энтузиазме. Почти никакой техники, не зря же довоенная шутка про сапер: 'Один сапер, один топор, один день, один пень', на основной их инструмент намекает.
После ужина иду к себе в землянку. Ну, вот наконец-то и Сема вернулся, вижу идет… хотя скорее летит, мне навстречу. Кажется, не зря его отпустил вчера вечером. Вон какой одухотворенный мчится, как на крыльях.
А может и вправду на крыльях. Любовь, говорят, окрыляет… Я то этого уже почти не помню, в последние годы у нас с Ленкой чистая физиология была.
— Привет, Серега! — физиономия Семена лучится счастьем и неземной радостью.
Я нервно оглядываюсь. Так никто не видел.
— Здравствуй, здравствуй, конь ушастый… Смирно! Ты в армии или где? Ты на войне или на гулянке? Я кончено понимаю, что влюбленным море по… по пояс, но думать-то немного надо? Какой я тебе, млять, при всех Серега? Ты опять забыл, где мы находимся?
— Извини…те товарищ инженер- майор. Забылся, — с лица Семы сползает веселое настроение.
— Думай, прежде чем что-то делаешь. И учти на фронте расслабляться нельзя. А ты ничего вокруг не видишь, — снимаю я с него стружку на пути в землянку. Мало ли таких вот восторженных видел я в свое время. Письмо от невесты получат и идут, ничего не видя на радостях, прямо под прицел душманского бура.
— Ладно, забыли. Колись раз уж такое дело. Ну что? — спрашиваю его, когда оказываемся далеко от любопытных глаз и ушей.
— Она согласилась выйти за меня, — выпаливает радостно Сема и я одобрительно жму ему руку, добавляя: — Молодец! Совет да любовь.
— Это точно любовь. Никогда у меня такого не было, — уже забывший все обиды Сема улыбается, а я…
Я завидую ему и рад за него. Но не оставляет меня мысль, что все это непрочно, как вся наша жизнь здесь.
14 августа 1941 года. Москва.
Ничего, кажется, не изменилось в кабинете на площади Дзержинского, кроме усталости хозяина, видной при первом же взгляде. Но это нисколько не отражается на его работе, он так же целеустремленно работает с бумагами, иногда делая необходимые звонки и помечая что-то для себя.
Секретарь появился в двери бесшумно, как привидение, но хозяин кабинета сразу оторвался от бумаг и смотрел в его сторону.
— Мурашов прибыл, — доложил секретарь и получив в ответ хозяйское: 'Зовите', скрылся за дверью.
Поздоровавшись с вошедшим, хозяин отложил в сторону бумаги и приказал:
— Докладывайте, Юрий Владимирович, что у нас нового по 'Припяти'?
— За прошедшее время серьезных материалов не поступало. Объекты наблюдения ведут себя по-прежнему, наносимый подчиненными ими частями противнику урон превосходит все возможные выгоды от стратегического внедрения. Это мнение четырех независимых экспертов, которым я, с вашего разрешения, давал материалы на анализ. Отработаны и проверены результаты работы секретного сотрудника Верный в отношении объекта Припять — два. Практически ничего существенного установить не удалось. Необычное в среднем поведение объекта в половой жизни вполне, по оценке специалистов, укладывается в варианты нормы и никаких отличительных признаков для опознания национальной или социальной принадлежности объекта не несет.