– Послушай, я знаю, есть некоторые сложности…
– Сложности? Приятель, ты уже наговорил мне достаточно, чтобы я мог прямо сейчас привлечь тебя за нарушение частных владений, взлом и проникновение, несанкционированное изъятие улик и препятствование правосудию, – продолжает Таркингтон. – При условии, что между нами состоялся этот разговор, которого на самом деле не было.
Билеты на Спрингстина – а я уж и забыл. Иногда полезно быть жополизом.
– Отличное было шоу, – говорит Таркингтон, и при воспоминании о концерте его черты смягчаются. – Партер, пятый ряд, центр. Я твой вечный должник, Джек. Но в данном случае от меня мало толку. Я много чего могу, парень, но я не волшебник.
– А если окажется, что сестру Джимми действительно убили?…
– Я наброшусь на них, как аллигатор на пуделя, – обещает он, – и без малейших колебаний вызову в суд твою тощую белую задницу, даже если ты будешь кричать о Первой поправке.[116] А теперь, пока ты не ушел, я хочу еще раз послушать эту твою песню.
Как трогательно: Таркингтон слушает музыку, закрыв глаза и подперев голову, а перед ним на столе четыре толстые коричневые папки: два убийства, вождение в нетрезвом виде, повлекшее смерть, и избиение одиннадцатилетнего подростка на сексуальной почве. Люди уверены, что в газетах пруд пруди чутких либералов, но, насколько мне известно, большинство журналистов на стороне таких людей, как Рик Таркингтон.
– Неплохо. – Это он о пении Джимми. – Да, проперся парень от островного грува.
Я выключаю магнитофон.
– Итак, что же мы будем делать, советник?
– А что мы имеем? – говорит Таркингтон. – У нас есть амбициозная молодая вдова, которая, возможно, – а возможно, и нет – прикончила своего знаменитого муженька. Тем не менее у нас нет его бренных останков, которые можно было бы исследовать, ибо погибший был весьма непредусмотрительно кремирован. Однако у нас есть труп – более-менее целый – клавишника с дурными привычками. У нас также имеется три разбойных нападения: на рыболовное судно, на квартиру автора некрологов и на жилище сестры погибшего музыканта, которая, возможно, – а возможно, и нет – была похищена.
– И не забудь Тито Неграпонте, – ворчу я.
– Как можно? У нас есть басист, раненный в зад двумя мексиканцами, предположительно нанятыми все той же амбициозной молодой вдовой. К несчастью, у нас нет подозреваемых, нет свидетелей обвинения и, черт возьми, нет никаких улик, даже косвенных. Что возвращает нас к нашей милой любовной песенке, предполагаемому мотиву, который стоит за всеми этими преступлениями…
– Эй, я только что понял, чем ты можешь мне помочь.
– Подожди, Джек. Я еще не закончил…
– Мне нужна от тебя цитата. Больше ничего. Таркингтон фыркает:
– Ты еще и глухой? Специально для тебя повторяю: тебя здесь нет. И меня здесь нет. Нашего разговора не было.
– Одна маленькая цитатка, – канючу я. – Я не буду ее публиковать сейчас, может, позднее.
– Я могу сказать тебе только одно: будь осторожен, хитрюга. Не делай глупостей и не давай себя прищучить. И это не для публикации.
– Только одну-единственную цитату, Рик. Тебе что, жалко? Не обязательно что-то монументальное.
– О, ты меня успокоил, – хмыкает Таркингтон.
Я пытаюсь тряхнуть стариной и изобразить «полную журналистскую готовность» – это мне когда-то неплохо удавалось:
– Давай ты скажешь, что прокурор штата «расследует возможную связь» между смертями Джимми Стомы и Джея Бернса, а также хладнокровным нападением на третьего участника группы. Ты можешь не упоминать Клио и песню. Просто скажи, что вы собираетесь выяснить, не хочет ли кто-нибудь прикончить всех «Блудливых Юнцов». Офигительный ведь заголовок получится!
– Есть только одно маленькое «но»: мы ничего не расследуем.
– Да, но вы будете расследовать – разве нет, Рик? – когда у вас появится больше улик. Новых, и даже, как у нас говорят, ошеломляющих улик.
– Не забудь мне позвонить, когда это произойдет. Тогда и получишь свою бесценную цитату.
Я не собираюсь признаваться Таркингтону в маленьком затруднении: мне маловато цепи нелепых происшествий, чтобы продать нашему главному редактору историю Джимми Стомы. Аксакал, возможно, и фанат «Блудливых Юнцов», но еще он упрямый осел, когда дело касается первой полосы. Ему нужно, чтобы кто-то из органов подтвердил, что дело пахнет керосином. Таркингтон подошел бы идеально. К сожалению, он тоже упрямый осел.
– Ты хочешь мне сказать, – наступаю я, – что все это не больше чем совпадения? Все то, что случилось после смерти Джимми?
– Черт, я не слишком-то верю в совпадения, – сухо отвечает он. – Думаю, ты что-то раскопал.
– А разве пятен крови не достаточно для того, чтобы ты сделал один телефонный звонок? Это же кровь его сестры!
Таркингтон уставился на меня, как будто я только что плюнул ему на ботинки.
– Какая, нахрен, кровь, дурья ты башка? Тот образец, что ты украл, когда вломился в чужой дом? Ты понимаешь, о чем ты меня просишь?!
– Рик, я должен был знать наверняка. Вот почему я это сделал.
– А я сначала должен получить ордер, дружок. Найди мне улики, тогда я найду судью, и мы вырежем кусок из ковра – по закону. – Он встает, потягивается, затем зевает, на тот случай, если я вдруг не понял намека. – Джек, не сердись. Ты нарыл отличный материал…
– Но что?
– Убойный материал, как вы говорите. Но ты еще не закончил. Не хватает ленточки и красивого бантика. – Таркингтон кивает на гору папок. – А теперь извини меня, я тоже должен задать пару вопросов нескольким вдовушкам. А они, в отличие от твоей, все как на подбор истерички.
– Ладно, но сначала скажи мне, что ты обо всем этом думаешь – одно слово, Рик.
– Интригующе, – произносит он.
Это хорошее слово, но мне не подходит. Аксакалу подавай чего посерьезней.
– Как насчет «подозрительно»? – решаюсь я.
– Да, согласен. Все это подозрительно.
– Очень подозрительно. Скажешь, нет?
– Я скажу «до свидания», мистер Таггер. И если на этой неделе я увижу свое имя в статье за твоей подписью, то, для твоего же блага, это должно случиться потому, что я как-нибудь зрелищно скопытился.
Вот об этом я и говорю. Я бы никогда не осмелился даже шутить на подобную тему. Как только дверь его кабинета закрывается за мной, я достаю блокнот и пишу:
Заместитель прокурора штата Р. Таркингтон заявил, что готовится провести расследование обстоятельств смерти Дж. Стомы и исчезновения его сестры. «Очень подозрительно» – таково мнение заслуженного прокурора об этой темной истории.
Простите меня, мистер Вудворд, ибо я согрешил.
В жаркий августовский полдень пирс на Силвер-Бич почти безлюден. Я приезжаю за полчаса до назначенного срока и, оставаясь для безопасности в машине, озираю в бинокль окрестности. У команды Клио было два дня, чтобы проверить номер телефона, который я написал на диске, – для частного детектива это раз плюнуть.
Но я не замечаю никакой слежки, никаких подозрительных личностей. На пирсе торчит пара подростков, они пьют пиво и ловят сардин; пенсионеры дремлют в складных креслах, прикрыв лица панамами размером с крышку от мусорных баков; плюс сладкая латиноамериканская парочка с одной удочкой на двоих, они попеременно вытаскивают из воды маленьких люцианов; и, наконец, трое завсегдатаев, загорелые и обветренные, с полными ведрами наживки, рыбачащие по всей технологии.
Я стаскиваю галстук и расстегиваю верхнюю пуговицу, а затем неторопливой походкой направляюсь к телефону-автомату в конце пирса. С каждым шагом я отрезаю себе путь к отступлению, но не все так просто, у меня есть запасной план: если вдруг одноглазый Джерри выскочит из мусорного бака и начнет стрелять, я сигану через перила и уплыву прочь подобно дельфину.
Охренительный план. «Всегда будь почти готов» – таков мой девиз.
116
Первая поправка к Конституции США гласит, что Конгресс не должен поддерживать какую-либо религию либо утверждать государственную религию, запрещать свободное вероисповедание, посягать на свободу слова и печати, ограничивать свободу собраний и право народа обращаться к правительству с петициями об удовлетворении жалоб.