И, естественно, по телефону треплется какой-то старикан. Я смотрю на часы – еще двенадцать минут до полудня. Надеюсь, Клио не плюнет на всю эту затею, если будет занято.
Если она вообще собирается звонить.
Я сажусь на изгрызенную временем деревянную скамейку и тут замечаю, что еще она служит столиком для разделки наживки. Слишком поздно. Теперь у меня вся задница в чешуе тарпона и тухлых креветках. Такой вот я ловкий.
Старикан у телефона вешает трубку и машет мне:
– Звони, сынок.
Бодрый старикашка, метр с кепкой; влажные глазки, пушистые седые волосы и заостренное розовое личико, обрамленное редкими белыми бакенбардами. Он похож на 120-фунтового опоссума.
– Спасибо, но я жду звонка, – говорю я. – Это не надолго.
Он говорит, что его зовут Айк и что он разговаривал со своим букмекером из Северного Майами.
– Никогда не ставь на лошадь, которую назвали в честь блондинки, – с горестным вздохом советует он.
Айк ловит сразу на три спиннинга. Он сматывает один и цепляет на крючок мертвую сардину из пятигаллонного ведра.
– На этом самом месте я поймал двадцатитрехфунтового красного горбыля, – говорит он. – Это было 14 августа 1979-го. Мой личный рекорд. А тебя как звать, сынок?
– Джек.
– Необычное место для телефонных звонков.
– Это необычный телефонный звонок.
– Твое лицо мне знакомо. Но, с другой стороны, все кажутся знакомыми, если тебе уже стукнуло девяносто два. – Он смеется, демонстрируя блестящие вставные зубы. – Либо, наоборот, никого не узнаешь.
Я присвистываю:
– Девяносто два. Невероятно.
– Когда мне исполнится девяносто три, – говорит он, – получится, что я прожил дольше, чем Дэн Сяопин.
– Точно.
– И дольше мисс Клодетт Кольбер. – В глазах-пуговках появляется озорной блеск.
– И дольше Грир Гарсон! – восклицаю я.
– И дольше Элджера Хисса![117]
– Ого, да вы разбираетесь.
– Ну, я занимался этим делом всю жизнь, – говорит человек-опоссум.
Это уже слишком. Я не могу удержаться от смеха.
– Вы в отличной форме! – говорю я.
– Здоровый морской воздух. И рыбалка. – Айк пятится и кидает серебристую блесну через поручни. – Но это не все, – добавляет он. – Еще в молодости я решил: если уж умирать, то только от старости. Бросил курить, потому что боялся рака. Завязал с выпивкой, потому что боялся въехать в дерево на машине. Перестал охотиться, потому что боялся снести себе башку. Перестал ходить по бабам, потому что боялся, что меня пристрелит какой-нибудь ревнивый муж. Решил увеличить свои шансы, вот что я сделал. Веселухи, конечно, много пропустил – да и черт бы с ней. Все мои друзья давно кормят червяков, а я – вот он, стою тут перед тобой!
– Где вы начинали? – спрашиваю я.
– В «Орегониан». А потом три года в «Пост-Интеллидженсер» в Сиэтле. – Он умолкает, чтобы надеть выцветшую кепку с длинным козырьком и отворотом, закрывающим шею. Прогуляв целый век под озоновой дырой, Айк все еще беспокоится о вреде солнечных лучей. – А затем в «Бикон Джорнал» в Акроне и недолго в «Чикаго Трибьюн» и еще в нескольких газетенках, которые уже приказали долго жить.
Феноменально. Наверное, он самый старый из всех живущих авторов некрологов в мире. Я спрашиваю, о чем он еще писал.
– Да обо всем. О легавых, о судьях, о политиках, – пожимает плечами Айк. – Но все закончилось некрологами. Странно, не правда ли, как некрологи могут захватить человека? Это был первый раздел, куда я попал после колледжа, и там же я работал, перед тем как уйти на пенсию. Двадцать семь лет назад…
Человек-опоссум замечает, что одна удочка слабо подергивается. Он интенсивно крутит катушку и так резко дергает, что чуть не падает. Упершись костлявой коленкой в ограждение, он вытягивает здоровенного люциана и бросает его на лед.
– Не пойми меня неправильно, Джек, – говорит он. – Я был хорошим журналистом, но я не твоего поля ягода.
Будь чуть меньше твердости в его голосе, я бы решил, что он блефует.
– Откуда вы меня знаете?
– Я читаю «Юнион-Реджистер» каждый божий день, – заявляет он. – К тому же я смотрю в оба, двадцать минут назад позвонила какая-то девица и спрашивала тебя.
– Это невозможно.
– Думаю, она сейчас перезвонит, – говорит Айк.
На меня наваливается невыносимая жара, я задыхаюсь от запаха гниющей рыбы. Я нервно оглядываю пирс, но никто к нам не идет, а Айк говорит, что почтет за честь одолжить мне свой норвежский нож, который, заверяет он, достаточно остр, чтобы пробить шкуру динозавра. Остатки здравомыслия велят мне немедленно удирать с пирса, но тоненький голосок безрассудства твердит, что я должен остаться и узнать, как Клио Рио выяснила, что именно я стою за диском в ее пакете с капустой.
А они могут быть где угодно, эти наемники вдовушки, они наблюдают и ждут – на пляже, в лодке, даже в небольшом самолете.
Да, на редкость хитроумный план…
– Айк, вам, наверное, лучше порыбачить в другом месте.
– Черт, да я с места не двинусь. – Он прищелкивает языком и насаживает на крючок новую рыбешку. – У меня было три инфаркта, сынок. Я из-за разных болячек лишился части желудка, четырнадцати футов кишок и даже старой верной простаты. Кроме того, я пережил два развода, и оба раза владение имуществом было совместным, так что на этом свете не осталось ничего, что способно меня напугать. Ждешь плохих парней?
– Можно и так считать.
– Просто скажи мне, что дело не в наркотиках.
– Нет, наркотики ни при чем, Айк. Это для статьи.
Старик-опоссум очень доволен:
– Ну и славно, Джек Таггер.
И тут звонит телефон.
Вот в чем моя ошибка. Я думал, что Клио запаникует, увидев диск в пакете с капустой – или, по крайней мере, после того как его прослушает. Я решил, что она перенервничает и не станет шпионить за липовым посыльным, за нашим неустрашимым Эваном.
Но я недооценил маленькую барракуду. Должно быть, она позвонила менеджеру кафе и выяснила, заказывал ли кто-нибудь сэндвичи с тефтелями и капустный салат. Ей помогло то, что большинство ресторанов, принимающих заказы по телефону, используют определители номера, чтобы знать, кто им звонит, и компьютеры, чтобы хранить историю заказов. Скорее всего, таким образом менеджер и узнал мое имя, которое сообщил вдове Джимми Стомы, ибо всегда готов услужить грудастым клиенткам, к тому же еще и знаменитостям.
Этого я не учел. Блин, надо ж было так облажаться. Завтра же позвоню в телефонную компанию и подключу антиопределитель номера.
А теперь мне не остается ничего другого, кроме как держать хвост пистолетом и делать вид, что все идет как надо. Я жду четвертого звонка и беру трубку.
– Это Синди? – мурлычу я. – Известная своей устрицей?
Подействовало – из трубки доносится только учащенное дыхание. Наконец ее прорывает:
– Да пошел ты, Таггер!
– Как протекает вдовство, миссис Стомарти? Оно оправдало ваши ожидания?
– Какой же ты ублюдок. И на кой хрен я тебе позвонила!
– А это я вам сейчас подробненько растолкую. Причина номер один: вам до смерти хочется узнать, откуда у меня запись той песни. Причина номер два: вы хотите понять, удалось ли мне докопаться, что на самом деле случилось с вашим мужем.
Клио не открывает ответного огня. Судя по шуму, она звонит с сотового.
– А теперь слушайте внимательно, – говорю я. – Я знаю, вам наплевать на «Устрицу Синди», но есть другая песня, которую вы неустанно разыскиваете. И она у меня. Заглавная песенка для вашего альбома.
– Так я тебе и поверила.
Язвительность отнюдь не приличествует вдове. Настал момент спеть песенку – пора сбить с нее спесь. И я выдаю ей куплет о «шепоте волн» – Айк, потрошащий рыбу, одобрительно кивает – и заканчиваю его словами:
117
Дэн Сяопин (1904–1997) – деятель компартии Китая. Клодетт Кольбер (1903–1996) и Грир Гарсон (1904–1996) – американские киноактрисы. Элджер Хисс (1904–1996) – государственный деятель и дипломат, соратник президента Рузвельта в годы «нового курса», участник создания ООН.