Мне ничто не мешало попросить у родителей для поездки портплед или чемодан, однако по какой-то причине, видимо, не желая выдать себя, я решил взять с собой школьный холщовый рюкзак, в который запихнул несколько смен белья и одежды. Фабиан, напротив, утром появился в школе с настоящим туристическим рюкзаком. Я с опаской ожидал, что его станут расспрашивать о том, куда он собрался. Было нечто волнующее в этом первом путешествии со столь малым багажом. Теперь, по прошествии лет, я почти маниакально стремлюсь брать с собой минимум вещей и путешествую налегке.
Я заметил, что ко мне, слегка сгорбясь под тяжестью ребенка, которого она несла на спине в ярко-зеленой шали, приближается какая-то индианка. Лицо ее было грязным и обветренным. Я принялся шарить в карманах в поисках мелочи, чтобы подать ей, и до меня не сразу дошло, что она не просила милостыню, а лишь поинтересовалась, который нынче час. Тем не менее я высыпал ей в ладонь пригоршню мелочи, а сам отправился выпить чашку кофе. На пути к кафетерию мне попался продавец билетов с веером разноцветных карточек в руке.
— Аааааа Ибарра ибарраибарраибарраибарраааа! — не то пропел, не то прорычал он, яростно пытаясь перехватить мой взгляд, как будто мне были не ясны его намерения.
— No voy a Ibarra, — не останавливаясь, ответил я по-испански и смущенно улыбнулся, как будто испытывал неловкость от того, что мне не нужно в Ибарру.
Потерпев неудачу со мной, он не менее яростно принялся предлагать тот же маршрут другим потенциальным пассажирам. Я же направился к стойке кафетерия. Кофе оказался растворимым и горьковатым, но, к счастью, горячим. Я снова вышел в вестибюль и увидел там Фабиана — он пробирался ко мне через толпу. Он возвышался над головами остальных людей внутри автобусной станции, как будто предвкушение путешествия, которое все-таки состоится, добавило ему роста. Мой друг слишком давно ожидал этого момента, и вот он настал.
— Автобус отходит через десять минут, нужно успеть на него, — сообщил он, подойдя ко мне. — Спасибо, что принес мне кофе.
— Бери, — ответил я и протянул ему стаканчик. Фабиан отпил глоток.
— Давай купим несколько банок кока-колы и какой-нибудь еды. Ехать придется несколько часов.
Я ожидал, нет, даже надеялся, что мы поедем на одном из ярко раскрашенных автобусов, которые здесь можно увидеть повсюду, — готовых в любой миг развалиться от дряхлости, изрыгающих вонючий дым дизельного топлива, набитых людьми так, что, кажется, они вот-вот лопнут по швам. Однако, когда мы вышли наружу, Фабиан повел меня к новенькому, чудовищных размеров «мерседесу» с тонированными стеклами, массивными двойными задними колесами и низко посаженными передними фарами, напоминающими глаза хищника. Я мечтал совсем о другом и посмотрел в сторону настоящих автобусов, битком набитых индейцами в широкополых шляпах и пончо. Пассажиры везли с собой клетки с живыми цыплятами, а их обшарпанные чемоданы тем временем путешествовали на крыше.
— Я подумал, что лучше проехаться с шиком, — пояснил Фабиан. — Если мы собираемся найти сегодня местечко для ночлега, нам нужна хорошая скорость.
У меня возникло подозрение, что Фабиан захватил с собой денег намного больше той суммы, которую мы с ним предварительно оговорили. Я же взял в дорогу практически все, что мне удалось к этому времени скопить.
Двери «мерседеса» с шипением отворились.
— Бери рюкзак в салон, — сказал Фабиан, не обращая внимания на жесты водителя, указывавшего на багажное отделение в подбрюшье автобуса. — Тогда не придется беспокоиться о вещах.
Я бросил прощальный взгляд на автобусную станцию. На торговые ряды, где под желтым светом электрических ламп, ставшим как будто еще ярче в надвигающихся сумерках, продавали недозревшие бананы.
— Давай, — подбодрил меня Фабиан, — заходи и шагай к нашим местам.
Я повиновался и, преодолев незримую стену кондиционированного воздуха, вошел внутрь.
Мы опустились в обтянутые серым кожзаменителем кресла. Наконец салон заполнился пассажирами и двери с шипением закрылись. Автобус тронулся и вскоре влился в сумасшедший поток вечернего уличного движения, типичный для этого дня недели. Мимо проплыли красные крыши Старого Кито, затем автобус набрал скорость и вырвался на загородное шоссе. Я посмотрел на держатель для стаканов, прикрепленный к спинке переднего кресла рядом с чисто вымытой пепельницей. Он ритмично подскакивал вверх-вниз, как будто махая кому-то на прощание. Мы выехали на окраину города и примерно через полчаса оказались в самой настоящей сельской местности, стремительно летя по панамериканской магистрали, именуемой Авенида де лос Волканес.
— Звучит почти как чей-то адрес, — произнес я. — Авенида де лос Волканес, дом 66.
— Точно. Отныне это наш адрес, — вяло согласился Фабиан, глаза которого уже слипались.
Мы ехали на юг. В динамиках салона на умеренной громкости звучали ритмы духовой секции какой-то песни в стиле сальсы. Тонированные стекла выполняли функцию огромных солнечных очков, затемняя и в чем-то улучшая внешний мир, превращая все в собственное отражение. Солнце опускалось за линию горизонта, и салон автобуса залило красным светом. Мы по-прежнему проносились мимо придорожных деревушек, состоявших из крошечных, неряшливо сложенных домиков. В пыли катались жалкого вида тощие собаки, возле домов, сгорбленные под тяжестью мешков с зерном, сновали индейцы. Все эти сценки стремительно сменяли друг дружку и быстро растворялись в пространстве, оставаясь далеко позади. Лишь вершины вулканов не двигались с места. Они величественно возвышались над пролетавшим в окне ландшафтом, подавляя его своими внушительными размерами. Остальные пассажиры читали журналы, спали или болтали друг с другом. В окнах автобуса, похожих на экраны огромных телевизоров, по-прежнему мелькали быстро сменяющиеся картинки окружающего мира.
Автобус поднимался все выше в горы, и перед моим взглядом мелькали окутанные тьмой участки заброшенной земли да изредка огни небольших городков, которые как будто опускались все ниже и ниже. Деревни, которые мы проезжали, часто представляли собой немногочисленные деревянные лачуги, прилепившиеся к обочине. В тумане порой можно было увидеть одинокую собаку, то ли дохлую, то ли спящую под единственным уличным фонарем. Автобус неутомимо продолжал взбираться в гору. Я не раз бросал взгляд в окно, чтобы полюбоваться простиравшейся внизу головокружительной панорамой. При этом я старался не думать о родителях Фабиана.
Сначала мы увидели россыпь городских огней в раскинувшейся под нами горной долине и л ишь затем начали спускаться вниз по гигантскому горному серпантину. В некоторых местах дорога поворачивала так круто, что временами автобус был вынужден маневрировать взад-вперед. Церковная колокольня в центральной части города была изнутри освещена желтым светом, и лишь избрав ее качестве ориентира, я мог судить, какое расстояние мы преодолели при спуске в долину. Колокольня сияла так ярко, что на фоне окружавшего ее ночного мрака казалась нереальной, словно игрушечной. Спуск в долину показался мне бесконечным, однако довольно скоро мы уже неслись по пустынным улочкам, пыльным и унылым. Через какое-то время автобус остановился.
— Ты уверен, что нам выходить именно здесь? — поинтересовался я у Фабиана.
Мы были единственными из пассажиров, кто пожелал высадиться в этом городке.
— Разумеется. Здесь никто не выходит, кроме нас, лишь потому, что сейчас поздняя ночь. Заявись мы сюда в дневное время, тут было бы полно туристов.