И Пиф протянул Фабиану завернутый в газету пакет с «травкой». На него явно произвели впечатление размеры военного присутствия, и, так же как и я, он, видимо, решил, что шляться по городу с наркотиками опасно. А вот Фабиан явно об этом еще не задумывался.
— Спасибо, чувак, — поблагодарил он, засовывая пакет в рюкзак. — Очень мило с твоей стороны. Желаю тебе хорошо оттянуться в Чили. Еще раз извини за тот случай со стрелой.
— Думаешь, это действительно была любезность? — спросил я его, когда Пиф ушел. — Может, не стоит спускаться с поезда и отправляться в город с целым пакетом дури в рюкзаке?
— Солдатам на это наплевать. Если и стоит держаться от кого подальше, то от полиции. Кроме того, мы ведь с тобой не туристы. Легавые обычно устраивают облавы на тех, кто одет как этот твой новый друг, с которым мы только что распрощались, — ответил Фабиан. — И потом, такое случается чаще всего тогда, когда кто-то настучит им про парней, у которых есть «травка». Меня, признаться, так и подмывает заложить этого типа. Я многое отдал бы за то, чтобы увидеть выражение лица чертова янки, когда его возьмут за жопу местные легавые.
— Приятно знакомиться с новыми людьми, верно? — заметил я, когда мы с моим другом спустились с крыши вагона и зашагали в направлении к городу.
Было уже далеко за полдень. Мы с Фабианом по непролазной грязи пробирались к автобусной остановке. Мой друг шагал с присущей ему самоуверенностью, меня же с каждой минутой охватывало все большее беспокойство. Каждый солдат, которого мы встречали, смотрел на нас — как мне казалось — гораздо подозрительнее, чем предыдущий.
— Может, ты все-таки снимешь эту шляпу, чтобы не походить на туриста? — спросил я.
Фабиан продолжал едва ли не строевым шагом идти по улице. Лишь пробормотал что-то типа того, что нам-де никоим образом нельзя демонстрировать нерешительность, даже выбирая автобус, на котором мы поедем дальше. В конечном итоге мы сели в жуткого вида развалюху, судя по всему, выбранную моим спутником наугад. Букай и Пиф вскоре остались далеко позади.
Это был именно такой автобус, о котором я мечтал: приборная доска, затянутая малиновым кожзамом; прицепленные к зеркалу заднего вида многочисленные талисманы и амулеты; клетки с морскими свинками, которыми было полностью заставлено сиденье позади нас. Полное отсутствие подвески в автобусе гарантировало нам прекрасную возможность всем телом ощутить прелести неровностей и выбоин дороги. Единственными амортизаторами в автобусе были разве пружины под водительским креслом. Шофер забавно подпрыгивал на нем, пытаясь сохранить равновесие. На картинке, приклеенной к потолку над его головой, был изображен Иисус Христос, показывающий большой палец. Изо рта у него вырывался пузырек с надписью «Расслабься, я еду вместе с тобой!».
Заросли тростника на плантациях, мимо которых мы проезжали, местами достигали высоты автобуса, и поэтому из окна больше ничего не было видно.
Я задремал с полуоткрытыми глазами, все еще испытывая отупение от выкуренного в поезде косяка, глядя, как подрагивают валяющиеся на полу осколки битого бутылочного стекла. Эти коричневые осколки на каждом ухабе подскакивали, словно градины, — своего рода графический эквалайзер для дорожной поверхности.
Вскоре Фабиан сообщил мне, что по его прикидкам мы скоро окажемся в Педраскаде. В следующее мгновение автобус наскочил на канализационный люк, и все, что находилось внутри салона, мгновенно взлетело в воздух. Меня подбросило вверх, и я ударился головой о потолок. Водитель сумел удержать автобус в горизонтальном положении и спешно нажал на тормоз. Однако буквально в следующее мгновение он, не оглядываясь на салон, нажал на газ, и мы покатили дальше как ни в чем не бывало. Несколько пассажиров разразились проклятиями в адрес водителя:
— Hijo de puta! Сукин сын! Сначала научись водить, а уже потом садись за руль, грязная обезьяна!
— Что за манеры! Ты же везешь живых людей, идиот!
Сидевшая двумя рядами впереди нас крупная женщина с кукишем из осветленных волос нагнулась вперед, схватившись за окровавленную руку. В тот момент, когда мы наскочили на люк, осколок бутылочного стекла взлетел воздух и порезал ей палец.
— Матерь Божья, — тихо повторяла она, сжимая порезанный палец.
К счастью, порез оказался не очень глубоким, однако осколком начисто срезало один из ее покрытых ярко-красным лаком ногтей. Фабиан наклонился, вытащил из ботинка шнурок и направился по проходу к пострадавшей.
— Вы позволите, сеньора? — спросил он.
Водитель, разглядев окровавленную руку пассажирки в зеркале заднего вида, вновь собрался затормозить, однако Фабиан, заметив его намерения, крикнул:
— Не останавливайся! Мы сами справимся. В конце путешествия мы запишем твое имя и регистрационный номер. Так что не дергайся и продолжай крутить баранку!
Фабиан склонился к пострадавшей и принялся успокаивать, словно напуганное домашнее животное.
— Не волнуйтесь, сеньора. Сейчас я остановлю кровотечение, и все будет в порядке, — уговаривал он бедную женщину и, одарив своей самой обаятельной улыбкой, ловко перетянул шнурком раненый палец.
Пострадавшая расцвела ответной улыбкой.
— Вы видите? Кровотечение остановилось. Теперь вам временно придется покрывать лаком всего девять ногтей, верно я говорю?
Женщина радостно рассмеялась его шутке.
— Вы очень милый юноша, — сказала она. — Позвольте мне отблагодарить вас за ваше добросердечие.
— Это совершенно лишнее, — ответил Фабиан, показывая на кошелек, который женщина достала из сумки.
— Но ваш шнурок…
— Поверьте, сеньора, я без проблем смогу найти себе новый.
Фабиан встал и направился по проходу к своему месту. Все, кто сидел в автобусе, не сговариваясь наградили его дружными аплодисментами. Мой друг сделал жест сдержанной признательности и сел рядом со мной.
— Что это на тебя нашло? — поинтересовался я.
— Больше задержек не будет, — ответил он, глядя вперед. — Путешествие и без того затянулось.
Глава 11
Если попытаться перевести с испанского слово «Педраскада», получится нечто вроде словосочетания «каменная буря». Это название идеально соответствовало месту, в котором оказались мы с Фабианом. С обоих концов пляжа высились исполинские нагромождения каменных вулканических глыб и огромные обломки песчаника, поочередно отбрасывая тени на полоску песка, — гигантские солнечные часы, созданные самой природой. Если учесть здешнюю активную вулканическую деятельность, то выбор имени этого места представлялся не таким уж и нелепым. Разве Галапагосские острова сформировались как-то иначе? Когда-то их вообще не существовало, но затем из глубин океана, исходя паром и медленно остывая, над поверхностью воды всплыла масса раскаленных островов. Так что представить себе каменную бурю в здешних условиях не так уж сложно. Если бы у вас хватило сил перевернуть один из бесчисленных гигантских камней, что усеивали пляж с обеих сторон, не исключено, что вы потревожили бы останки какого-нибудь представителя доколумбовой цивилизации с примитивной древней удочкой в руках, которую он, возможно, сжимал в тот момент, когда его укокошил свалившийся с небес метеорит.
Правда, несмотря на каменные глыбы и там и здесь, противоположные края пляжа имели между собой мало общего. На южном конце, слева от вас, если повернуться лицом к океану, позади скал полоса песка изгибалась прочь от кромки воды и, отвердев, постепенно переходила в исклеванную петухами фунтовую дорогу, вернее, главную улицу, вдоль которой постепенно разросся городок Педраскада. Недостроенные одноэтажные домики и бары со временем превратились в более массивные дома и магазины. Выстроившись в доль дороги, они образовали единственную городскую площадь — плазадела Индепенденсия: аккуратные клумбы, разбитые в желтой пыли, пальмы, уличные фонари, аптека и почта с единственным на весь городок телефоном.
Автобус высадил нас на северном конце Педраскады. Здесь царила первозданная анархия природы. Признаками цивилизации — помимо крытых пальмовыми листьями пляжных баров — служили разве что несколько деревянных домиков, задвинутых от кромки воды в чащу кустарников и лишенных листвы деревьев, приютившихся за примитивной деревянной вывеской с незатейливой надписью «Заведение Хуана». В этом месте пляж резко обрывался — как раз там, где берег с северной стороны смыкался со скальной громадой. Попасть отсюда в соседнюю бухту можно было лишь в часы отлива, обойдя подножие «фасадной стороны» утеса. Никакой тропинки, ведущей на ту сторону, не было и в помине, однако надписи, оставленные на скале бесчисленными влюбленными парочками, свидетельствовали о том, что человеческая нога здесь все же ступала, и не раз.