Теперь мне понятно, что когда он потянулся ко мне во второй раз, то искал поддержки, а не собирался утащить меня вниз. Но в то мгновение я испугался, что он пытается стащить меня вниз, в воду. Поэтому я снова лягнул его, угодив ему по голове.
Когда я в последний раз увидел его лицо, на нем было написана растерянность. Фабиан отчаянно пытался ухватиться за какой-нибудь выступ. Но тщетно — ветер, словно парус, раздул его рубашку, и он ярко-синей вспышкой полетел в воду.
В следующее мгновение до меня донесся омерзительный звук — это Фабиан головой ударился о камни. Звук этот был столь отчетливый, что на мгновение перекрыл даже неумолчный рокот прибоя. Затем руки снова соскользнули с камня, и меня потянуло вниз. Я опять попытался найти опору, однако мои ноги уже погрузились в холодные волны. Я полетел боком, и кулак соленой воды резко ударил меня прямо в горло.
Помню приступ тошноты и отчаянной паники, лишившей меня дыхания, когда я попытался вынырнуть и любой ценой отыскать Фабиана и помочь ему.
Затем все перестало существовать, кроме тьмы.
Глава 17
Мне запомнилась одна история о сновидении, которую я прочитал в газете. В статье рассказывалось о бедолаге, задумавшем лишить себя жизни на железнодорожной станции. Все закончилось тем, что он застрял между поездом и платформой, и его ноги закрутились штопором, в то время как туловище высовывалось наружу. Его жену и детей подвели к краю платформы, чтобы те сказали самоубийце последнее прощай. Никто не сомневался, что любая попытка сдвинуть поезд с места означает для него неминуемую смерть. Эта мысленная картина очень сильно подействовала на меня: человек, изуродованный настолько, что любое движение при попытке извлечь его будет стоить ему жизни, а создавшаяся ситуация настоятельно требует немедленного решения. В моем собственном сне я оказался точно в такой же ловушке на железнодорожной станции высоко в горах. Правда, застрял я не из-за поезда, а из-за огромного дохлого кита, придавившего меня своей громадной тушей. Чем отчаяннее я пытался высвободиться, тем сильнее впивалась в меня его обросшая ракушками шкура. Я посмотрел вниз и заметил, что платформа превратилась в гигантскую разновидность спины Салли Лайтфут. Салли спала, издавая мощный храп — под стать китовым габаритам.
Проснувшись, я обнаружил, что лежу на металлической кровати в больничной палате с зелеными стенами. Я попытался сесть, но тотчас понял, что не в состоянии двигаться, как будто меня привязали к койке, однако никаких пут я не заметил. Во рту ощущался привкус крови, язык распух. Где-то неподалеку побулькивала неисправная сантехника. Перебивая все другие запахи, в воздухе висел тяжелый дух формальдегида.
Посмотрев перед собой, я увидел на противоположной стене неоновые буквы.
Тебя зовут Анти. Тебя нашли в пещере в Педраскаде. Ты убил своего лучшего друга.
Повернуть голову мне не удалось, но я смог скосить глаза на другую стену, где вспыхнула еще одна неоновая надпись.
Это всего лишь шутка. На самом деле все в порядке. Ха-ха-ха!
Я снова посмотрел вперед и увидел стоящего в изножье кровати мужчину. Он был одет в белый халат, на носу — небольшие круглые очки в массивной оправе. Я также разглядел тонкие усики, словно нарисованные карандашом. В руках он держал пюпитр для бумаг, сделанный из нержавейки.
— Мое имя Меносмаль, — сообщил незнакомец хорошо поставленным голосом. — Если не ошибаюсь, вы искали именно меня. Хотя, — добавил он, — возможно, вы этого не помните.
— Кажется, я вас где-то видел, — ответил я.
— Это, должно быть, игра воображения, — возразил Меносмаль. — Насколько мне известно, вы никого не узнаете. Иначе вас бы здесь не было.
Не успел он закончить фразу, как я понял, что будь у него усы чуть погуще и сними он очки, то лицом он стал бы похож на Суареса. Я вновь попытался сесть в кровати, однако тело мне не повиновалось.
— Никакой вы не доктор Меносмаль, — упорно стоял я на своем. — Ведь его просто не существует. Его выдумал я.
Меносмаль что-то записал в своем блокноте.
— Интересно. Вы видите то, что придумали. Идеально соотносится с поведением человека, страдающего амнезией. Следовательно, вы находитесь здесь не зря. Вам, пожалуй, стоит немного отдохнуть и попытаться вспомнить что-нибудь еще. В отдельных случаях вспоминания возвращаются к моим пациентам лишь спустя несколько часов. Однако у меня есть опасения, — продолжил он, — что в последнее время случаи выздоровления происходят все реже и реже, поскольку условия содержания больных заметны улучшились. Такое ощущение, будто по прибытии в нашу клинику некоторые пациенты предпочитают оставаться в беспамятстве, радуясь тому, что свободны от воспоминаний… — Доктор Меносмаль подмигнул и заговорил снова: — Все чаще и чаще мне приходится иметь дело сложными представлениями об их прошлом, которое, насколько мне известно, они придумывали через несколько часов после того, как попадали к нам.
— Неужели? — полюбопытствовал я.
— Возьмем, к примеру, этого юношу, — указал ручкой на соседнюю койку Меносмаль.
Посмотрев в указанном направлении, я увидел, что доктор имел в виду Фабиана. Мой друг приветливо помахал мне сломанной рукой, на которой болтались лохмотья омертвевшей кожи. Когда он улыбнулся, я заметил, что из уголков рта и ноздрей стекают тонкие струйки крови. На Фабиане был зеленый хирургический халат с открытой спиной. — Его вчера выбросило на берег. Он ничего не помнит, — пояснил доктор. — Совсем ничего. Забыл даже собственное имя. А теперь они вместе с еще одной женщиной неожиданно решили, что он ее сын, а она — его мать.
Возле Фабиана находилась стройная темноволосая женщина лет сорока пяти. У нее были такие же удивительные зеленые глаза, как и у Фабиана. Она подошла ко мне, чтобы поздороваться за руку, и я почувствовал исходящий от ее кожи приятный аромат свежих персиков.
— Конечно, это смешно, — сказал Меносмаль, понизив голос, когда женщина вернулась к кровати Фабиана. — Это одна из моих самых давних пациенток. Она здесь почти с первых дней существования клиники. Но раньше она ничего не говорила мне о том, что у нее есть сын. Наверное, ей просто хочется в это верить.
Напрягая зрение, чтобы разглядеть стоящую справа от меня кровать, я увидел, что женщина одной рукой гладит Фабиана по волосам, а второй протирает ему лицо смоченной в спирте ваткой. Фабиан смотрел на нее, и лицо его светилось улыбкой.
— Однако я должен признаться, — вновь заговорил Меносмаль, — что в этом заблуждении они пребывают оба. Причем само заблуждение, пожалуй, самое сильное из всех, которые мне доводилось наблюдать. Эта женщина убеждена в том, что он — ее сын.
В следующее мгновение и Фабиан, и его мать приветственно помахали мне с таким видом, будто позировали перед фотообъективом во время какого-нибудь пикника. Затем, не переставая улыбаться, вновь повернулись лицом друг к другу.
— И все же, если это доставляет им радость, — продолжил доктор, — пусть они верят в свое родство до тех пор, пока не узнают истину.
— А вы необычный доктор, — произнес я.
— А вы необычный пациент, — ответил Меносмаль. — Мне приходилось сталкиваться с самыми экстраординарными случаями, но еще никто не заявлял, что придумал меня. Это действительно нечто из ряда вон выходящее.
Мы почти в унисон рассмеялись.
— Вас не затруднит объяснить мне кое-что? — попросил я.
— Попытаюсь помочь вам.
— Почему я остаюсь недвижим? Это из-за того, что я все еще сплю?
Мой собеседник огляделся по сторонам, неожиданно проявляя нервозность.
— Признайтесь, ведь это так, — настаивал я. Меносмаль засунул ручку в нагрудный карман и принялся что-то насвистывать.
— Мне пора идти, — сообщил он.
— Я вас понял. Я-то знаю, что придумал вас, — сказал я.