Вы хотели услышать правду. Вот вы ее и услышали.
Отец выронил косточку от оливки, и она с щелчком ударилась о поверхность стола. Мать с мрачным видом опустила глаза.
Суарес внимательно посмотрел на меня, затем медленно выдохнул. Я попытался уловить хотя бы слабый сигнал, признак того, что он все еще на моей стороне. Увы, искорка симпатии в его глазах, похоже, погасла навсегда.
— Итак, кое-что мы выяснили, — заговорил он. — Ты счел себя вправе спровоцировать Фабиана, который пребывал в сложном психическом состоянии, чтобы снова вернуть его к какой-нибудь безобидной мальчишеской истории.
— Я вынуждена согласиться, Анти, — тихо произнесла мать. — Твое поведение представляется мне крайне безответственным. Даже злонамеренным. Однако — и твой рассказ тому доказательство — трагедия случилась отнюдь не потому, что он поверил в газетную вырезку. Клиника для людей, потерявших память, не имеет с этим ничего общего! Фабиан — самый настоящий сумасшедший! У него с головой не все в порядке!
— Спасибо, — холодно поблагодарил Суарес. — Мы уже никогда не узнаем правды. Лишь одно я знаю точно: я никогда не прошу себе, что толком не поговорил с Фабианом о его родителях. — Суарес тряхнул головой и продолжил: — Феликс Моралес сожительствует с горничной. Чего еще можно было ожидать от парня из горной деревушки, которого как магнитом тянет на таких же, как он, простолюдинок?
Моей матери явно не понравилось то, что он сказал.
— Как вы можете говорить такие вещи…
— Что вы об этом знаете? — резко оборвал ее Суарес.
В его голосе прозвучали незнакомые мне нотки. Явная неприязнь, от которой мне вдруг стало дурно.
— Между прочим, многое, — отрезала мать. — Можете не рассказывать мне, какое здесь у вас, в Эквадоре, нетерпимое отношение ко многим вещам. Однако в сложившихся обстоятельствах лучше умолчу об этом.
Суарес рассмеялся крайне оскорбительным, неприятным смешком.
— Умоляю вас, сеньора, не утруждайте себя подобными инсинуациями в мой адрес. Я стоически перенесу их.
Я попросил мать замолчать и предоставить мне возможность объясниться с Суаресом. Не хватало, чтобы этот разговор перерос в поток политических обличений. Я вновь обратился к Суаресу.
Говорил я довольно долго. Признаюсь, порой мне приходилось искать себе оправдания — кстати, весьма противоречивые.
Я не думал, что Фабиан воспримет все так серьезно. Я рассчитывал, что ему станет лучше. Вы сами говорили, что реальная жизнь способна принести сплошные огорчения. По вашим собственным словам, иногда нет ничего дурного в том, чтобы дать людям возможность поверить в то, во что они желают верить. Вы утверждали, что горе задает нам всем разные вопросы. Вы и ваши чертовы афоризмы, произносимые по любому поводу. Это вы во всем виноваты. Это ваша вина, а не моя.
Мать героически бросилась мне на помощь.
— Все верно. Чье мнение, как не ваше, побудило двух мальчишек отправиться в эту поездку? — строго спросила она. — Вы не только поощряли их фантазии, вы всячески отравляли душу собственного племянника. Поэтому я не удивляюсь, что и моему сыну — причем не без вашего влияния — взбрело в голову пуститься в далекое путешествие.
— Даже человек, обвиняемый в гибком взгляде на истину, способен понять смехотворность подобных утверждений, — спокойно парировал Суарес. — Они не имеют ни малейшего отношения ни ко мне, ни к Фабиану. К вашему сыну — пожалуй.
Недобрый огонек, вспыхнувший в его глазах, совершенно преобразил Суареса. Он вдруг сделался похож на дышащего злобой питбуля.
— Ты паразит, Анти, ты — кукушка, — проговорил он.
Я вздрогнул.
— Ты похож на кукушку, — продолжил Суарес, энергично ткнув пальцем в мою сторону, — которая подбрасывает яйца в чужое гнездо, в гнездо другой, более слабой птицы. Да что там! Ты самый настоящий вандал!
— Более слабой? Вы хотите сказать, что Фабиан был слабее меня? — взмолился я.
— Ты вечно чего-то боишься. Ты — трус. Твоя трусливая натура делает тебя способным на все. Так и получилось, ты убил его.
— Довольно, — перебил его отец. Его голос еще никогда не звучал столь решительно и твердо. Словно это сказал не он, а кто-то другой, кто незаметно для нас вошел в комнату. — Он всего лишь ребенок.
— Он уже почти стал мужчиной, — возразил Суарес и встал. Затем подошел к двери и с напыщенно-мелодраматическим видом плюнул на пол.
— Вон из моего дома! — процедил он. — Рассказчик ты хренов!
Мы втроем — родители и я — сидели неподвижно, как будто разбитые параличом.