— Как уже сказал доктор Бартлет, у этого больного не оказалось прободной язвы. В животе вообще все было нормально. — Он помолчал, как будто для того, чтобы усилить драматический эффект, а затем снова заговорил: — У больного оказалась пневмония на ранней стадии. Боль в животе была обусловлена сопутствующим тяжелым плевритом.
Вот так. Люси обдумала все услышанное от Бартлета. Все правильно, оба заболевания проявляются одинаковыми симптомами.
— Есть ли у коллег вопросы? — спросил О’Доннелл.
Наступила неловкая пауза. Да, совершена ошибка, но ошибка не злонамеренная. Сидевшие за столом врачи чувствовали, что каждый из них может оказаться в точно такой же ситуации. Высказаться решил Билл Руфус.
— Я бы сказал, что при такой симптоматике пробная лапаротомия была оправданной.
Именно этого ждал Пирсон и в ответ задумчиво произнес:
— Ну, не знаю… — И небрежно бросил «гранату»: — Мы все знаем, что доктор Бартлет редко интересуется чем-либо, кроме живота.
В кабинете повисла гробовая тишина, а Пирсон продолжил:
— Вы вообще исследовали легкие, доктор Бартлет?
Высказывание и вопрос были сами по себе возмутительны. Если даже Бартлет заслужил упреки, то они должны были исходить от О’Доннелла, а не от Пирсона и не здесь, а за закрытыми дверями. Нельзя было вести себя так, словно Бартлет был известен своим легкомыслием. Напротив, те, кто с ним работал, поражались его скрупулезности и, как казалось многим, чрезмерной осторожности. В данном случае он столкнулся с необходимостью принятия быстрого решения.
Бартлет вскочил на ноги, едва не опрокинув стул. Лицо его горело.
— Конечно, я слушал легкие и перкутировал грудную клетку! — Он буквально выкрикнул эти слова. Борода его тряслась от гнева. — Я уже сказал, что больной был не в том состоянии, чтобы отправлять его на рентген, а если бы даже мы его сделали…
— Джентльмены! Джентльмены! — попытался вмешаться О’Доннелл, но Бартлета уже невозможно было остановить.
— Очень легко быть умным задним умом, и доктор Пирсон никогда не упускает возможности это продемонстрировать.
Со своего места, взмахнув трубкой, подал реплику Чарли Дорнбергер:
— Не думаю, что доктор Пирсон хотел…
Бартлет резко оборвал гинеколога:
— Конечно, не думаете. Вы же его друг, и он никогда не нападает на акушеров.
— Довольно! — О’Доннелл, расправив плечи, встал. Его атлетическая фигура нависла над столом.
«Он настоящий мужчина — с головы до пят», — подумала Люси.
— Доктор Бартлет, вы не будете так любезны сесть? — О’Доннелл стоя ждал, пока Бартлет неохотно усаживался на свое место.
Внешнее раздражение главного хирурга лишь частично отражало его внутреннее возмущение. Джо Пирсон не имел права превращать конференцию в базарную склоку. Теперь уже нет возможности спокойно обсудить данный вопрос и придется закрыть его. Как же хочется поставить Джо Пирсона на место здесь и сейчас! Но это еще больше осложнит ситуацию.
Бартлет, конечно, не был безупречен в ведении больного. Если бы больному сразу сделали рентгенографию в положении стоя, то отсутствие серпа газа над печенью и под диафрагмой — решающего признака прободной язвы — заставило бы Бартлета задуматься. Кроме того, рентген позволил бы выявить затемнение в нижних долях легких, то есть симптомы пневмонии, которую Пирсон позднее обнаружил на вскрытии. В любом случае Бартлет смог бы скорректировать свои решения и тем самым повлиять на исход заболевания.
Бартлет оправдывает свои действия тем, что больной был слишком плох для того, чтобы везти его на рентген. Но если состояние больного было критическим, то как Бартлет мог решиться на операцию? С нею можно было не спешить. Операцию при прободной язве надо выполнить в течение двадцати четырех часов. По истечении этого срока смертность от прободной язвы на фоне выполненной операции становится выше, чем без нее, потому что самыми тяжелыми для пациента являются именно первые сутки заболевания. По их истечении, если больной остается жив, включаются защитные силы организма и отграничивают зону разрыва желудка или двенадцатиперстной кишки. На основании описанных Бартлетом симптомов можно было предположить, что больной находился в заключительной фазе первых суток или уже пошли вторые сутки от момента прободения. В этом случае сам он постарался бы с помощью интенсивной терапии, не прибегая к операции, улучшить общее состояние больного, а затем, после уточнения диагноза, решить вопрос о хирургическом вмешательстве. С другой стороны, в медицине очень легко судить задним умом, но очень трудно принимать решения у постели больного, когда речь идет о жизни или смерти.