– Мадам, ваш сын является заместителем директора, он важное лицо, а у нас есть все основания полагать, что его жизнь в опасности.
– Я знаю, что ему грозит опасность. Общение со всякими типами.
– Нам известно, что в прошлом месяце машину господина Уилберфорса пытались испортить. Под предлогом установки нового глушителя хотели снять тормоза, если не ошибаюсь.
– Откуда вам знать, что они пытались сделать? Вы же никого не поймали.
– Но мы помешали ему.
– Рада за вас. Натан Дэвид отныне будет ездить на автобусе. Так вам будет спокойнее?
– Не совсем, мадам. Мы должны все проверить. У нас есть приказ охранять господина Уилберфорса. Мы надеемся на вашу помощь. Для его же блага.
– О благе Натана Дэвида я позабочусь сама.
– У нас есть приказ, мадам.
Но когда в полдень агенты связались со своим, начальством, то узнали, что приказ отменен, и решили, что миссис Уилберфорс с Вандаллия-авеню, 832, имеет какие-то связи в верхах. Агентов быстро отозвали.
– Не задавайте вопросов, – сказал им шеф. – Указание получено сверху. Ничего не могу вам объяснить.
Когда все трое зашли откланяться в кабинет Уилберфорса, он беседовал с новым служащим, худощавым человеком с выступающими скулами и очень широкими запястьями.
– Мы хотим попрощаться и пожелать вам всего наилучшего, мистер Уилберфорс.
– О, благодарю, – сказал Уилберфорс. – Я с удовольствием пожал бы вам руки, но вы, к сожалению, уже на пороге.
– Да вы никогда этого и не делаете, мистер Уилберфорс, – заметил агент, говоривший от имени всех троих.
– Ну, тогда, наверное, не стоит и начинать, – сказал Уилберфорс и нервно усмехнулся. Это был полноватый, аккуратно одетый человек сорока с лишним лет. Его письменный стол сверкал чистотой, а бумаги на нем были разложены столь тщательно, будто это были хирургические инструменты.
Когда агенты ушли, Римо положил ноги на стол.
– Сэр, о, сэр! Это мой стол! – возмутился Уилберфорс.
– Ну и что? Я просто посижу и не стану мешать вам.
– По-моему, раз вы хотите работать со мной, мы по меньшей мере должны хотя бы понимать друг друга. Так вот: я люблю чистоту и аккуратность.
Римо взглянул на свои ботинки. Они блестели. Он в недоумении посмотрел на Уилберфорса.
– Мой стол. Ваши ноги лежат на моем столе.
– Да, – сказал Римо.
– Не соизволите ли убрать их?
– Какие пустяки, – произнес Римо спокойно.
– Пожалуйста, уберите их.
– Нет, – сказал Римо.
– Тогда я требую, чтобы вы убрали их. Я могу применить силу, мистер Римо. И если мне придется прибегнуть к чрезвычайным мерам, ваша карьера пострадает.
Римо пожал плечами и, оставшись в той же позе, приподнял ноги над столом на четверть дюйма. Уилберфорс был уверен, что новый сотрудник скоро опустит ноги на пол. Даже танцор не смог бы так держать их более минуты или двух. Но разговор продолжался уже второй час, а ноги оставались в том же положении, и человек, казалось, не испытывал напряжения. Ноги застыли над столом, будто подвешенные в пространстве.
У нового сотрудника были особые функции. Он хронометрировал рабочий день Уилберфорса. В его задачу входило выяснить, почему отдел Уилберфорса работал так эффективно, и довести эту информацию до сведения всех остальных. Он все время будет находиться рядом с Уилберфорсом и наблюдать, как тот распределяет время между работой и отдыхом, включая и сон.
Уилберфорс поинтересовался опытом работы мистера Римо в этой сфере, но получил туманный ответ. Спросил о его подготовке, но также ничего толком не узнал. Хотел позвонить его начальнику и сообщить о недостойном поведении на работе, но никак не мог избавиться от этого человека, чтобы поговорить по телефону без свидетелей.
Как обычно, Уилберфорс работал допоздна, так что, когда они уходили, в здании уже было темно. В коридоре на восьмом этаже свет не горел. После уборки помещения в воздухе чувствовался запах дезинфицирующих средств.
– Лифт налево, – сказал Уилберфорс.
– Обычно в коридоре горит свет? – спросил новый сотрудник.
– Да. Не волнуйтесь. Держитесь за мою ру… нет, лучше идите вдоль стены на мой голос.
– А почему бы вам не идти за мной?
– Но вы же не найдете лифт.
– Не волнуйтесь. Я вижу лучше вас.
Именно тогда Уилберфорс заметил, что не слышит его дыхания. Он подумал, что это странно, так как прекрасно слышал свое собственное. Уилберфорс даже не слышал его шагов по мраморному полу, тогда как собственные звучали в тишине коридора словно ружейные выстрелы. Его новый сотрудник будто растворился в темноте.
Уилберфорс двинулся к лифту и, дойдя до конца коридора, хотел уже нажать кнопку, когда услышал быстрый топот. Рядом с ним кто-то был – двое или трое, потом он услышал нечто вроде звука протыкаемой пальцем бумаги, какое-то бульканье и шум, напоминавший полет птицы. Как раз у себя над головой.
Затем вспыхнул свет. Уилберфорс охнул и почувствовал, что у него закружилась голова. Новый сотрудник стоял рядом, держа его за руку. Перед Уилберфорсом предстало страшное зрелище.
Дверь шахты лифта была открыта, но кабины на месте не было. Уилберфорс стоял перед пустой шахтой. Восемь этажей пустоты!
– Боже мой! Кто-нибудь мог упасть. Какая небрежность! – сказал, задыхаясь, Уилберфорс.
– Кое-кто и упал, – заметил новый сотрудник, придерживая Уилберфорса за руку, чтобы тот мог глянуть вниз.
Там внизу, во мраке, Уилберфорс различил чье-то тело, пронзенное пружинами, и, кажется, еще два других. Он мог разглядеть только руки и ноги и что-то еще, полетевшее вниз. Это был его завтрак.
Римо помог ему дойти до лестницы, и они вместе спустились вниз. С каждым лестничным пролетом Уилберфорс все больше приходил в себя. Внизу он уже жаловался на то, что в государственных учреждениях нет должного порядка. Его ум проделал то, что, как говорил Чиун, делает нетренированный ум. Столкнувшись с непонятным фактом, он истолковывает его так, чтобы в него поверить, либо отвергает его.
Стоя на улице под пенсильванским снегом, Римо понял, что Уилберфорс воспринял попытку покушения на его жизнь просто как плохую работу вахтеров.
– Я напишу утром докладную начальнику эксплуатационной службы, – сказал Уилберфорс, застегивая свое серо-оранжевое зимнее палью.
Римо знал, что такие поношенные пальто обычно распространялись среди бедных, но новым такое пальто видел впервые.
На Римо были серые слаксы, легкая голубая рубашка и серо-голубая куртка, трепетавшая на ветру.
– Где ваше пальто? – спросил Уилберфорс.
– У меня его нет, – сказал Римо.
– Не хватает денег?
– Да нет, мне оно не нужно.
– Невероятно. Ведь на улице холодно.
– Почему вы так думаете?
– Так говорит термометр, – ответил Уилберфорс.
– Вот и побеседуйте с ним. Скажите ему, что он врет.
– С температурой это не пройдет. Такова природа.
– А вы разве не часть природы?
– Я Натан Давид Уилберфорс и всегда застегиваюсь на все пуговицы, – сказал Уилберфорс. – Мне кажется, ваша мама недостаточно хорошо воспитывала вас.
– У меня не было матери. Я вырос в приюте.
– Извините, – смутился Уилберфорс. – Не могу представить себе, какова жизнь без матери.
– Вполне нормальная, – сказал Римо.
– Как вы можете говорить такое? – испугался Уилберфорс. – Не знаю, что бы я делал без мамы.
– Ничего страшного, все было бы в порядке, Уилберфорс.
– Вы ужасный человек!
– Если работать над собой, вы тоже стали бы таким, то есть – человеком, – пояснил Римо.
– Вас интересует только мой рабочий день или мой досуг тоже?
– Что не обязательно, я только загляну к вам домой.
– Вы ничего не записываете.
– Я все держу в голове, – сказал Римо. – В голове.
Римо знал, что этой ночью Уилберфорсу ничего не грозит. Больше того: вероятно, это будет самая спокойная ночь в его жизни. На Западе, как учил Чиун, нападение носит характер отдельных атак и никогда не осуществляется одновременно со всех сторон. Чиун объяснял это еще в начале обучения Римо, положив на стол лакированные деревянные шарики размером с виноградину и желтый шар побольше, размером с грейпфрут.
– На Западе убийство это один шар, – сказал Чиун, держа в руках небольшой черный шарик. Тот, будто подвешенный, едва касался кончиков его ногтей. – Такой взгляд отражает представления бизнесмена и ориентирован не на достижение максимального результата, а на наименьшую затрату усилий. Смотри, – Чиун указал на большой желтый шар на столе, – вот цель. Когда желтый шар упадет на пол, задача будет решена. Для нас убийство – это тоже своего рода задача.