Она хотела бы разделить ее с Джоном, как они делили все остальное с тех пор, как поженились после окончания университета в Мэриленде. Боль была слишком велика, чтобы переносить ее одной, а молиться она не умела.
Она стала собирать его вещи, откладывая то, что можно оставить сыну, что мог бы взять брат Джона, и то, что пригодилось бы для Армии спасения. В подвале она связала его лыжи, уложила теннисные ракетки и в который раз удивилась, почему он никогда не выбрасывал старые кроссовки.
Она глядела на все эти старые, рваные кроссовки, в которых он ежедневно пробегал по три мили с самого дня их свадьбы, кроме разве что медового месяца, и тут неожиданная мысль ударила ее, как током.
– Отказало сердце. Не может быть, не может!
Джон не курил, редко выпивал, ежедневно занимался гимнастикой, соблюдал диету, и никто из его родственников никогда не жаловался на сердце.
– Не может быть, – снова произнесла она вслух и вдруг заволновалась, как будто констатация этого факта могла воскресить мужа.
Она заставила себя подождать до половины десятого утра и позвонила их семейному врачу. Трубку взяла сестра, дежурившая у телефона, и она записалась на прием, всего на пять минут.
На самом деле времени потребовалось еще меньше.
– У Джона сердце было в полном порядке, так ведь, доктор? – спросила она прежде, чем тот успел выразить ей сочувствие.
– Ну, конечно. Для человека его возраста сердце работало хорошо. Он следил за собой.
– Могло ли сердце отказать во время операции?
– Ну, миссис Боулдер, операция вызывает огромное напряжение во всем организме.
– Могло ли оно отказать?
– У Роблера работают многие из лучших хирургов страны, миссис Боулдер. Там лечатся многие высокопоставленные лица. Если бы вашего мужа можно было спасти…
– Но причиной смерти не могла стать остановка сердца, доктор, не так ли? Скажите мне. Вы же наш семейный врач.
– Миссис Боулдер, в клинике Роблера лечится моя собственная дочь.
– Но Джон не должен был умереть от остановки сердца при его здоровье и в таком возрасте?
– В медицине существует еще многое, чего мы не можем объяснить.
Но миссис Боулдер уже не слушала: она сочиняла письмо в Американскую медицинскую ассоциацию и различные медицинские общества. В полдень она изложила свой план семейному адвокату. Тот был более откровенен, чем врач.
– Не тратьте зря деньги, миссис Боулдер. Призвать к ответу медиков Роблера за недобросовестное лечение или халатность можно лишь в том случае, если нам удастся найти такого врача, который согласится свидетельствовать против них.
– Ну так давайте найдем его!
– Хорошая мысль, миссис Боулдер, но ничего не выйдет.
– Почему?
– Если уж ваш семейный врач не поддержал вас – и это в частной беседе, – чего же ждать от постороннего специалиста-медика в суде? Врачи не свидетельствуют против врачей. Хотя ничего подобного и нет в клятве Гиппократа, но это правило медики соблюдают строго.
– Вы хотите сказать, что врач может убить пациента и это сойдет ему с рук?
– Я хочу сказать, что порой они допускают ошибки и даже халатность, но с этим никто ничего не может поделать.
– Но я читала, что одного врача обвинили в преступной халатности. Кажется, это было… в прошлом или позапрошлом году.
– Правильно. Вы читали об этом именно потому, что, когда врача признают виновным в профессиональной ошибке, это событие. И я думаю, что врач этот был неуживчивым глупцом, который лез не в свои дела и конфликтовал с медицинскими обществами. А вы читали об автомобильной аварии в Фениксе, кода водителя признали виновным в нарушении правил дорожного движения и неоправданном риске?
– Нет, по-моему, не читала.
– Я тоже. Никто не станет писать об этом, поскольку такие вещи происходят сплошь и рядом. Свидетелями в таких случаях выступают полицейские. Но у нас нет медицинской полиции.
– Но ведь существуют комиссии по здравоохранению, законы. Американская медицинская ассоциация.
– АМА? Обращаться туда – то же самое, что просить Национальную ассоциацию промышленников расследовать вопрос о чрезмерных прибылях. Миссис Боулдер, я ваш друг и неплохой адвокат, и я был другом Джона. Я дам вам хороший профессиональный совет и, между прочим, возьму с вас за это деньги, так что послушайте: выдвигать обвинение против клиники Роблера или доктора Деммета – пустая трата времени, денег, и ваших нервов. Я не позволю вам сделать это, так как вы проиграете.
– А как насчет вскрытия?
– Этого мы можем добиться.
– А если оно подтвердит наше предположение?
– Оно, скорее всего, подтвердит заключение клиники Роблера.
– Вы хотите сказать, что и коронеры играют в те же игры?
– Этого я не говорил. Нет, они не только не играют, но и никому не подыгрывают. Но медики, как и вообще все люди, умеют хорошо подстраховаться. Если они говорят, что смерть наступила в результате остановки сердца, то именно это и обнаружит коронер. Профессия врача ценится очень высоко. Медики не рискуют попусту. Я поступлю иначе. Если вы обещаете оставить вашу затею, то я забуду про счет и ничего не возьму с вас за эту консультацию. Мне очень жаль. Я скорблю вместе с вами, и если бы существовала хоть малейшая возможность вернуть Джона, даже ценой громадных хлопот, или добиться компенсации за его смерть, я пошел бы на это, несмотря ни на что. Но сейчас мы ничего не можем сделать.
– Посмотрим, – сказала миссис Боулдер, которая больше никого не благодарила за услуги.
На свои письма она получила вежливые ответы, в общем создававшие впечатление, что их авторы вникли в суть дела. Но, перечитав и проанализировав каждую фразу, она поняла, что все содержание ответов сводилось к тому, как прекрасна профессия врача и как добросовестны доктора.
И тогда она отступилась. Однажды ей опять попалась на глаза фамилия доктора Деммета. В разделе спортивной хроники. Тот выиграл «малый гросс» в зимнем парном турнире «Фейр оукс скотч».
Глава вторая
Его звали Римо. Ветры, налетавшие с залива, хлестали его со злобной силой, накопленной над необъятными океанскими просторами. Перед ним, протянувшись до графства Марин, лежал пролив Золотые Ворота, путь, ведущий на северо-запад. За ним был Сан-Франциско и, еще восточнее, вся Америка.
Он стоял на перилах моста, откуда четыре сотни и еще девяносто девять человек ушло в небытие, увенчав самоубийством свое в остальном незаметное существование.
Он был крепкого телосложения и ростом около шести футов. Лишь широкие запястья рук наводили на мысль, что это мог, в принципе, быть не совсем обычный человек. Запястья, однако, никак не объясняли, как ему с такой легкостью удавалось твердо стоять на округлых перилах моста.
Даже машины, пересекавшие залив по мосту, с трудом продвигались вперед под перекрестными порывами ветра. Темная рубашка и брюки стоявшего на перилах трепетали и щелкали, как при урагане. А он стоял прямо и абсолютно спокойно, будто перед телевизором в своей собственной комнате
Он вдыхал соленый океанский ветер и ощущал декабрьский холод, который заставил автомобилистов поднять боковые стекла автомобилей.
Он легко переносил холод, заставляя свое тело слиться с ним, как его учили. К ветру он относился иначе. Тело не столько боролось, сколько побеждало ветер, став продолжением моста и его опор, вбитых в скалу, окружавшую залив.
– Ты ждешь аплодисментов, – раздался тонкий голос у него за спиной, – собираясь выполнить простейшее упражнение?