— Всё из-за таких, как ты, — процедил карлик, глядя в упор на Кислова. — Неймется вам.
Кислов непонимающе посмотрел на Петрова, тот пожал плечами, а Фадеев, спохватившись, сказал:
— Игорь, познакомься, это Маркел Ромуальдович.
Кислов выдавил из себя улыбку и поймал ехидный взгляд Шубенкина. Мда, компания, паноптикум какой-то.
Между тем официант принес супницу с дымящимися пельменями, Петров степенно налил всем водочки, а Фадеев объявил вдруг: «Чтоб нам сдохнуть».
— Через сто лет, — дружно поддержала его троица.
Чувствовалось — пожелание отработано.
Пельмени оказались лучше даже домашних, и Фадеев объяснил почему: в фарш была добавлена оленина, а варились они на мясном бульоне.
— Кстати, — вспомнил Фадеев. — Идея с пельменями принадлежит Игорьку. У него сегодня день ангела.
— Это весьма примечательно, — сказал Петров. — Но разве чекисты верят в Бога?
Тут завязался легкий спор, нет ли в этом противоречия: не верить в Господа и притом признавать именины. В этот дурацкий спор Кислов не вмешивался, больше налегал на пельмени пока горячие. Шубенкин, пряча узкие глазки, тоже помалкивал, но нет-нет да посматривал на Игоря, как бы проверяя реакцию.
Принесли свинину на ребрышках и тушеные овощи, пустые графинчики из-под водки заменили на полные. Шутки шутками, а трех графинчиков как ни бывало.
— Вот и бегай, как пацан, — сказал вдруг в пространство Маркел Ромуальдович. — Уж вроде бы все прикормлены, все на твердом окладе, одна команда, так нет — кто-то чирикнул, какая-то мелкая сволочь, и всё насмарку. Даже прибрать в собственном доме некогда, чтобы менты с носом остались. У кого дома всё чисто? Да ни у кого. Покопайся повнимательнее — у этого пистолет, у этого кокаин, у этого краденые иконы. Ну да, клоны принимают дозы, так ведь и Шварцнеггер балуется анаболиками, без этого массы не будет. Чистой воды физиология, как воды попить. Не попей — непременно помрешь, но попробуй это объяснить дубинноголовому чекисту. А какой эликсир без опия? Баловство одно.
— Ну, ну, — поморщился Петров. — Рановато начинаешь, коллега, дай ребрышки поглодать, водочкой побаловаться. Что, кстати, за водочка такая отменная? — обратился он к Фадееву.
— Кузнецкая, — ответил Фадеев. — Сделана по особому заказу, очищена на парном молоке и еще какой-то фигне, врать не буду. Кушайте, пейте, гости дорогие, потом, может, и недосуг будет. Ты что-то хотел спросить, Игорек?
— Нет, — с недоумением отозвался Кислов. — Это у меня в животе квакнуло.
Действительно, произошел такой меленький конфуз.
— И всё-таки, пора начинать, — сказал Фадеев. — Не торопясь, с выпивоном и закусоном, чтоб вкусненько и одновременно обстоятельно. Разрешите, Александр Викторович?
Петров махнул рукой — что, мол, с вас, торопыг, взять.
— Так вот, Игорек, — сказал Фадеев, промокнув жирные губы салфеткой. — Ты всё интересовался нашей ассоциацией. Начнем по порядку. Есть сеть московская, ею руководит Маркел Ромуальдович Ясенский, и есть сеть российская, которая подчинена Александру Викторовичу Петрову. Помимо этого существуют представительства в крупных и средних городах, и все они подчинены господину Петрову. Говоря про трех китов международной ассоциации, мы имеем в виду англичанина Робинсона, шведа Корсберга и опять же Александра Викторовича.
— Очень интересно, но, может, как-нибудь потом? — промямлил Кислов, понимая, что информация явно избыточна, а это либо накладывает какие-то дополнительные обязательства, либо подразумевает печальный конец. Приговоренному можно говорить всё, что угодно, дальше могилы не уйдет.
— Продолжать? — спросил Фадеев.
— Валяй, Гордеич, — сказал Ясенский. — Потом и я что-нибудь добавлю.
«Пора линять, — подумал Кислов, понимая, что приговорен. — Опасен только Шубенкин. Жаль, пистолет не взял, раззява. А вдруг что-то еще расскажет? Обидно пропускать, подожду маленько».
— Вижу, уже намылился? — сказал Фадеев. — Ничего не получится, дорогой, сиди слушай.
Кислов дернулся было встать, но, вот проклятье, отказали ноги. Маленькие, злые глазки Шубенкина почему-то оказались совсем близко: буравят, царапают, а мозг вспухает, наполняется тяжелой кровью. Игорь схватил графин, собираясь швырнуть в Аскольда, но ватные руки не выдержали тяжести, выронили тяжелый хрусталь. Тарелка, естественно, вдребезги, графин вдребезги, со стола на брюки течет смешанная с кетчупом красноватая жижа. Пудовым одеялом наваливается усталость, безразличие, плевать на приговор, плевать на жижу, на то, что вновь начинает вещать Фадеев, в сознание прорываются лишь некоторые фразы.