В подтверждение своих слов сходил в комнату за портмоне, вручил Зюзюкину пять тысячерублевых купюр и сказал:
— Валер, не в службу, а в дружбу. Потом, когда всё образуется, дам столько же зелеными. Выручай.
Зюзюкины, скаредности в которых не было никакой, насчет баблов встали было на дыбы, нет, мол, и всё, кровная обида, не возьмем, но потом остыли и кочевряжиться перестали. Время не то, чтобы играть в донкихотство…
Вернемся, однако, к громилам Фадеева, которые в вонючем подвале вонючей «Засеки» не обнаружили никакого вонючего трупа, зато обнаружили, что дверь наружу вовсе не на запоре, как было обещано. Из этого, стало быть, вытекало что? Что дверь изначально была открыта, то есть Гордеич не проверил, а кто-то зашел и труп скоммуниздил. Второе: труп, гы-гы-гы, ожил и утопал либо в лес, либо в город, либо на кладбище — к своим. А значит, нужно было делать что? Искать труп.
Первым делом громилы на своих двоих прочесали округу, никого подходящего не нашли и в панике помчались на «Тропу Здоровья», где обнаружили свеженького подкидыша подходящего роста. Это была удача. Переодели подкидыша в чистенькое, сверху напялили кисловскую куртку, лицо отделали так, что не узнаешь, вывернули карманы, инсценируя ограбление, но в одном, «потайном», «забыли» свернутую вчетверо оплаченную квитанцию за коммунальные услуги с указанием ФИО, которую Кислов уже пару дней таскал в куртке. После этого перевезли труп на безлюдную набережную Суры и аккуратненько поместили в темном месте, о чем доложили Фадееву.
Вот тут действие раздваивается, потому что оба события происходят примерно в одно и то же время. Тело обнаружили во вторник часов в шесть утра, но заявили об этом только в семь, когда Зюзюкины и Кислов едва продрали глаза. В половине восьмого Загрицыну было доложено о том, что с целью ограбления убит бывший его сотрудник Кислов. Расследовать или как? Или как, ответил Загрицын, который накануне общался с Фадеевым. Труп был толком не осмотрен и отправлен в морг, где санитар, раздевший убиенного, был немало удивлен тем, что человека убили ножом в спину, а на одежде никаких следов. Но возникать не стал, раз милиции это не интересно, значит, нужно язычок держать за зубами. Вскрытие было назначено на четырнадцать часов, а в десять Зюзюкин уже подогнал машину Кислова к подъезду. Через несколько минут Игорь в куртке Зюзюкина, под которой скрывался чистенький выглаженный костюм, панаме и черных очках — консервах, убыл в Москву. До этого, в половине десятого, Вика была вызвана с работы в отделение милиции и оповещена о гибели мужа. Она весьма натурально разыграла растерянность и горе, а при виде трупа (её привезли в морг) расплакалась. Правда раскрылась позже, когда Игорь был уже далеко от Пензы.
Глава 34. У нас к вам просьба
Уханов был весьма удивлен, когда во вторник в семь утра Кислов по мобильнику сообщил ему, что находится рядом с его подъездом. К вывертам пензяков он уже привык, а потому назвал код на входе и, зевая, встал с кровати. Подошел к зеркалу, с тоской убедился, что за ночь раздобревший животик не уменьшился ни на миллиметр, поскреб щетину на опухшей ряшке. Как-то оно помаленьку идет к старости, а ведь и сорока еще нет. Нездоровый образ жизни, вкусная жирная пища, недосып от перепоя, но никуда от этого не денешься — депутат, избранник, попробуй-ка откажись от застолья, где, собственно, и решаются все денежные вопросы, не там, в зале, когда дежурные шестерки тупо тычут в кнопки десятью пальцами, а именно за столом
Еще что хорошо, когда ты депутат, — нет проблем с жильем. Оно доступно по цене, приемлемо по габаритам, дешево по оплате, поскольку народному избраннику положены льготы. У каждого своя спальня, никого не беспокоишь, вот как сейчас.
Уханов накинул халат и с ленцой потащился в холл, к входной двери, в которую уже названивал нетерпеливый Игорь Кислов.
— Ну что ты тренькаешь? — недовольно пробурчал Уханов, впуская его. — Всех перебудишь, ночь еще на дворе.
— Кому ночь, а кому утро, — деловито возразил Кислов, озираясь. — У тебя тут прямо грановитая палата.
— Кому утро, а кому еще ночь, — поправил его Уханов. — Вон тапки, проходи на кухню. Ты, кстати, где спал-то? Мордуленция помятая.
— Внизу в машине, — отозвался Кислов, переобуваясь. — Ждал, пока у вас, Борис Викторович, утро наступит. Комнат-то, всё-таки, сколько?