К счастью, человек, с которым он должен был встретиться, уже находился дома. Между прочим, на сегодня он взял отгул, можно было приехать и пораньше. Но отгул он, разумеется, взял не ради душки Новикова, а потому, что завтра от своей маменьки приезжала жена, нужно было прибраться и набить холодильник мясом и овощами.
Звали человека Николай Карпович Моллюсков. Был он сутул, сухопар, немногим старше пятидесяти, а к Лопатину имел такое отношение, что был его официальным помощником по думским делам.
В квартире было чистенько, но одуряющее несло застарелой брагой и табачищем. «Пьет, — подумал Новиков. — Вон мешки-то под глазами какие».
Моллюсков усадил гостя на диване, сам сел в кресло. Вел он себя как-то нервозно, видно было, что жалеет о своем согласии на встречу.
— Стало быть, вдвоем с женой живете? — спросил Новиков, продолжая начатый еще в коридоре разговор.
— Ыгы. Сын живет отдельно. Он у меня крутой, Вовка-то. Все Вовки крутые, Вованы одним словом.
— На двоих двухкомнатная квартира — нормально, — сказал Новиков. — Сколько она сейчас стоит, если не секрет?
— А вы точно следователь? — засомневался Моллюсков, барабаня пальцами по подлокотнику. — Вопросы какие-то странноватые.
Да, действительно, прав мужик. Хотел успокоить, временно переведя беседу в бытовое русло, а получилось как всегда. Бдительное у нас нынче население, особенно москвичи.
— Хорошо, тогда не будем крутить вола за хвост, — произнес Новиков и сжато рассказал о том, что ему известно по делу Лопатина. Без цифр, конечно, в общем, но получилась довольно-таки одиозная картина.
— Вы сами на всё и ответили, — сказал Моллюсков, пожав плечами. — Стоило приезжать?
— На что, простите, я ответил? — уточнил Новиков.
— На то, что Лопатин вышел на какую-то тайную организацию.
— Я этого как бы не говорил.
— Но это как бы подразумевается.
— Я, знаете ли, привык оперировать фактами, — сказал Новиков.
— А логику вы не признаете?
— Значит, вы утверждаете, что Лопатин вышел на какую-то тайную организацию.
Жалеючи посмотрев на него, Моллюсков кивнул.
— А что это за организация? — спросил Новиков.
Моллюсков вдруг вжался в кресло и оттуда, из глубины, невнятно сказал:
— Умоляю, не надо об этом. Вам мало Лопатина?
Знает, стервец, подумал Новиков. Но почему тогда жив? Или это не знание, а чистой воды логика?
— Боитесь? — простодушно спросил Новиков. — Нас никто не слышит. Если это такая тайна, то напишите. Я прочту, а вы бумажку сожгите. А, Николай Карпович?
— Вы не понимаете, забормотал Моллюсков из своего кресла. — Они приходят, и вскипают мозги, а из ушей льется кровь. Это не просто больно, это чудовищно больно. Оставьте, забудьте это, бегите из Москвы, пока они к вам не пришли.
— Может, вызвать врача? — озабоченно сказал Новиков, вставая. — Вам надо меньше пить, Николай Карпович.
— Если не пить, еще хуже, — глухо отозвался Моллюсков. — Рано или поздно они придут. Все мы у них на крючке, особенно те, кто знают.
— Бред какой-то, — сказал Новиков, понимая, что своими вопросами стронул в тайных глубинах сознания Моллюскова некие рычаги, как бы перевел стрелку, и поезд несчастного Карповича помчал в полную страха и отчаяния черноту.
Бедный, бедный Моллюсков.
— Успокойтесь, — сказал Новиков. — Никто к вам не придет. Все будет хорошо, завтра приезжает ваша жена, у вас крутой сын Вовка, который вас в обиду не даст. Я ничего не спрашивал, вы мне ничего не говорили. Что еще? Пореже увлекайтесь спиртным, даже если компания очень хорошая. А в одиночку вообще завяжите, это плохо кончается.
— Бросьте это дело, — тихо ответил Моллюсков. — Бегите куда-нибудь в Сибирь, пока вас не зацепили. Вы еще молодой человек, это мне всё равно. В Москве вас быстро вычислят, если уже не вычислили.
— К сожалению — это моя работа, — сказал Новиков. — Больше я вас не побеспокою.
Он ушел со смешанным чувством удовлетворения и горечи. Пожалуй, эти странные, метафизические «они» как нельзя более полно объясняли всё, что происходило по делу Лопатина. Это вызывало удовлетворение, хотя никаким образом не укладывалось в рамки стандартного рапорта. Горечь же возникала оттого, что «они», кто бы это ни был, сломали пусть незнакомого, но вызывающего сострадание Моллюскова. У него был такой затравленный, такой беспомощный взгляд. Нет, этого человека трогать нельзя, это не свидетель, хотя знает он побольше сотни других свидетелей.
Итак, что мы предположительно имеем?
Существует некая международная организация, которую активно подпитывают уворованными у русского народа миллиардами отечественные подлецы. Организация эта закрытая по типу масонской ложи и снабжена мощными защитными структурами, которые неусыпно следят за её неприкосновенностью и неприступностью. Горе тому, кто узнал хотя бы миллиграмм тайны. Приходят «они», ну и так далее. В таком, примерно, аспекте.