Дитё малое. Висел на волоске, а всё шутит.
— Это что? — сказал Новиков. — Типа я ушел и тут же вернулся?
— Зачем же тут же, голова садовая. Я еще лег, поспал, я же не трактор без передышки-то.
— Вот-вот, меня интересует, сколько времени этот урод находился у вас?
Новиков намеренно тянул, подводил к внешности упыря плавненько, неторопливо, чтобы ранимый как все творческие люди певец не был травмирован.
— Ну что ты мямлишь? — сказал Рубинов. — Сколько времени, сколько времени? Недавно он тут, козел этот. Короче, когда я открыл, то увидел, что… Э-э… А что же я увидел?
— Это человек или не человек?
— Человек. Козлу бы я не открыл рогатому. Такой серенький, тихонький. И в то же время это козел. Тут, понимаешь, такое дело: ни шиша не помню, хоть ты тресни. Вроде бы какой-то тощенький стоял, потом он вдруг весь в черном, страшенный. Я почему-то на полу, потому как ноги не держат. И, чувствую, околеваю.
Новиков вздохнул. Да, это не свидетель, даже не очевидец. Тихонький-то этот мало того, что отводит глаза, так еще и память отшибает.
— Не, ну ты вот тут лоб морщишь, — сказал Рубинов. — А сам-то его тоже видел. Вот и опиши.
— То, что я видел, описанию не поддается, — вздохнув, ответил Новиков. — Горб, как будто у него крылья, то есть похож на летучую мышь. Морда соответственная: вампир, гиена. Пасть, как у пиявки. Да вот, кстати.
Поднял с пола шелковую мантию, развернул, обнаружив три рваных пулевых отверстия, на двух со следами запекшейся крови. Подумал: «Это и прихватим, никакого соскоба не нужно», — и сказал:
— Это вместо плаща.
— Вспомнил, — изрёк вдруг певец. — У него вроде портфельчик был, такой занюханный. Рожу не помню, а портфельчик точно был.
Портфель, тот еще портфелюга, из советских времен, в котором уже пора было хранить старый инструмент или картошку, действительно обнаружился в коридоре. Урод так спешил, что забыл про него.
В нём были: наручники, кожаная плеть, шило, таблетки в пузырьке — какие, предстояло еще определить, судейский свисток.
Новиков положил сюда же мантию, спросил из коридора:
— Может, вас устроить в лазарет, на обследование? Мало ли что этот хмырь ввел вам в кровь.
— Обойдусь, — ответил с дивана певец своим чу?дным басом. — Малость полежу, потом сделаю себе дегазацию и дезактивацию. Ни одна пакость не прилипнет. Присоединяйся, Вовчик, ну что тебе сто?ит?
— Никому не открывайте, — посоветовал Новиков. — Хмырь может вернуться за портфелем.
— Будь спок, — смачно зевнув, отозвался певец. — Дверь за собой захлопни, дружище, и заглядывай почаще.
Глава 28. Пятница. Вечер
Около шести вечера в Управлении уже было пусто. Пятница, крайний день, чекисты тоже люди.
Кузнецов, ослабивший галстук, парился в своем кабинете, разглядывая журнал с гигантской вагиной на обложке.
— Эге, — прокомментировал Новиков, ища глазами, куда бы поставить портфель.
В Москве до чего уж привычные к чудачествам люди, а и то косились на замызганный предмет, потом на хозяина. На какой, мол, помойке, огрёб?
— Да уж, — отозвался Кузнецов, поворачивая журнал к себе обложкой. — Вот, понимаешь, героический дедулька принес. Говорит, в киоске купил рядом с метро. Спрашивает у меня: мы за это воевали, чтобы нам эту фигню внаглую показывали? Это что — намёк? И ты знаешь, я считаю — он прав. Капитализьм капитализьмом, а меру знать надо.
Говоря это, он и так и этак разглядывал обложку, разве что не цокал от удовольствия.
Не найдя ничего лучше, Новиков водрузил портфель на кузнецовский стол. Юрок аж подскочил, задохнулся от возмущения.
— Спокойно, — сказал Новиков, раскрывая портфель и вынимая мантию. — Вот, гляди, это я пальнул, здесь достаточно крови для анализа.
Демонстрируя, просунул палец в дырку.
Посмотрев на него, как на помешанного, Кузнецов сел.
— Портфельчик, между прочим, принадлежит серийному убийце, — объяснил Новиков, убрав мантию в портфель. — Изъят с места покушения. Поройся любопытства ради.
— Это что — из Чертанова? — уточнил Кузнецов.
— С Лялиного переулка.
— Ах, ты уже и на Лялином побывал, — понимающе сказал Кузнецов. — Пиво пил?
— Водку.
— Силен, бродяга. Ну ладно, время еще есть. Излагай, что произошло в Лялином переулке, а потом я тебя ушибу Чертановым. Или сразу ушибить?
— Попозже, — отмахнулся Новиков и, усевшись на стул, рассказал, как посетил певца до Моллюскова и после Моллюскова.
— Да, славно поработал, — выслушав его, изрек Кузнецов. — Эту вещицу надобно тщательно исследовать.